Бинго!
– Евгения Ильинична, а какая у Павла шапка? И на какой машине он работает?
– Шапка? Шапка… норковая шапка, похожая на эту, как ее…
– Кепку? А машина?
– Точно. Господи, а машина какая? Большая такая, с холодильником вместо прицепа. Реф… рефр… не помню…
– Рефрижератор?
– Точно.
Попался, гад.
– Евгения Ильинична, ни в коем случае не открывайте ему дверь, если он появится. Вам может грозить опасность.
– Значит, это все-таки он, – упавшим голосом произнесла она.
– Да. Это он.
– Как же так? Ведь всю жизнь был отличником, спортсменом…
– Евгения Ильинична, большие деньги и не таких людей ломали. А здесь действительно очень большие деньги.
– Боже мой…
– Еще, Евгения Ильинична, мне нужны его полные данные, имя, фамилия…
– Да, конечно. Филиппов Павел Сергеевич, 1979 года.
Я попрощалась с ней, оставив ее переживать шок.
А ведь Федор и Юра упоминали, что парень с теткой говорил. Тетка! Не женщина, в смысле особа женского пола неизвестного возраста, а самая натуральная тетя, сестра мамы, роднее тети нет.
Иногда я так изворотливо хитра и коварна, что не замечаю очевидного. Наверно потому, что мой мозг, помимо всех остальных вопросов, озадачивающих человечество на протяжении всей его истории, мучается еще одним, но самым главным.
Все действительно так просто, как кажется, или в этом весь подвох?
– Твой кофе!
Никита подошел ко мне и протянул кружку. Я взяла ее с благодарной улыбкой.
Он и правда чудо. На досуге стоит поразмышлять об этом.
– Дело закрыто, Холмс?
– Почти, Ватсон. Это зависит от того, останемся ли мы удовлетворены ответами на вопросы или же хотим посмотреть в глаза мерзавца, а затем раздавить его.
– Добро просто обязано победить и размазать зло по асфальту, желательно с особой жестокостью, чтоб остальному злу неповадно было, – мудро заметил Никита. – С другой стороны, у тебя в этом деле столько заинтересованных лиц, что можно проголосовать.
– Нельзя всем дать все, потому что всех много, а всего мало. Если мерзавец нашел марку, его теперь поймать можно только при передаче оной, а это долгие месяцы напряженной слежки за всеми аукционами, налаживание контактов с замкнутой кастой коллекционеров, половина которых сама боится органов как огня.
– Но ведь врагу не сдается наш гордый Шерлок?
– Не дождетесь, у Холмса всегда есть козырь в… – я с сомнением оглядела свою фигуру, замотанную в одеяло, как в римскую тогу.
– В потайном месте на теле Холмса, – закончил мою мысль Никита с улыбкой.
– Как неприлично, Ватсон! – расхохоталась я.
– Вообще-то я имел в виду твои мозги, но если ты так интерпретируешь… – Никита сделал шаг к кровати.
– Нет, дорогой, у меня много дел. Мой завтрак готов?
– Си, синьора, – Никита подхватил меня на руки. – Сейчас решим вопрос транспортировки.
– Ооо!! Осторожнее! Это вам не какая-то китайская ваза династии Мин! Это я, единственная и неповторимая…
– В своей скромности женщина, покоряющая мужчин размерами…
– Своего интеллекта?
– И этим тоже, дорогая…
Завтрак проходил в той же интимно непринужденной обстановке. Никита с большим аппетитом уминал овсяную кашу, сдобренную свежими ягодами и большой ложкой меда. Я внимательно осмотрела обилие на столе, составляя в уме план хитрой атаки, после которой хотелось бы смочь встать самой, а не выкатиться из-за стола.
– Это что, Берримор? – не удержалась я и показала на тарелку, стоящую передо мной. Рядом стояла розетка с ягодами и еще одна с медом. Также в зоне доступа находились кувшинчик со сливками и масленка.
– Овсянка, сэр, – ответил Никита, отправляя в рот очередную дозу завтрака.
Я улыбнулась. Потом я очаровалась тем, как двигаются губы Никиты, совсем забыв о своей овсянке.
Никита хмыкнул.
– Ешь, Холмс, у тебя сегодня решающая битва со злом.
– Овсянка поможет мне победить?
– Точно-точно.
– Я столько времени и сил трачу на раскрытие дела, а все дело в овсянке? – воскликнула я возмущенно, но все испортила своей улыбкой.
– Безусловно, сер. Овсянка именно то, что должно вам помочь.
Потом мы убрали со стола и пристроились рядом с форточкой, намереваясь покурить или просто поболтать, потому что никто из нас не протянул руку к сигаретам. Морозный воздух ворвался на кухню, освежая и бодря.
– После того как расправишься с этим делом, поедешь со мной в Египет?
– Хм… дай подумать… – я состроила очень сосредоточенную мину, устремив задумчивый взгляд в потолок. Пора, кстати, ремонт делать на кухне…
– Тань, я же не детей заводить предлагаю, – став вдруг серьезным, Никита взял меня за руку и потянул, чтоб я посмотрела на него. – Я понимаю, умная, красивая, независимая, с интересной работой, тебе муж, как телеге пятое колесо, но ведь совсем одной неинтересно? Будем просто веселиться. Когда надоест, останемся друзьями?
– Ок. Раз ты так интерпретируешь… Поедем в Египет веселиться. Только, на будущее, не пытайся меня подстраховывать, я – Холмс, ты – Ватсон. А еще лучше, ты – миссис Хадсон.
– Итак, мой собственный Холмс в юбке, вооруженный высокими каблуками, стоит на страже мира, а я жду ее дома с горячими плюшками наготове?
– Мне непонятен твой юмор, Хадсон. Я просто не разделяю блестящую мысль, освещающую миллионы умов, согласно которой все проблемы во вселенной может решить только суперсекретный спецагент супертайной организации с пистолетом в одной руке и с женщиной под мышкой. Я ее не просто не разделяю, но и крайне не одобряю. Хотя во многом эта предубежденность мужского общества помогает мне. За что все-таки придется сказать «спасибо» коалиции сценаристов и режиссеров, создавших этот культ мужского превосходства и активно его пропагандирующих.
Никита рассмеялся. Громко, от души.
– Своим примером ты опровергаешь истину, признанную мировой общественностью? Наверняка, то, что ты женщина, дает тебе нехилую фору.
– Угу, – я тоже рассмеялась. – Меня часто недооценивают, полагая, что как и любой женщине, мне при раздаче мозгов маловато досталось. Но я не обижаюсь. Мне бы еще росток поменьше, я вообще бы поражений не знала. И все благодаря мужскому предубеждению.
– Не нужен тебе росток поменьше. Ты и так справишься, – Никита хмыкнул.
– Вот так-то! Мир буду спасать я, с туфлей на высоком каблуке в одной руке и мужчиной в другой. И, естественно, не бесплатно. Вот так-то. И хватит с мира того, что я с туфлей, а не вязальными спицами.
