удовольствие. И все равно…
Билл увидел, что у «Руки Земли» вышел новый альбом, и сдался. Он подключил гейм-бук и заказал альбом, а через двадцать минут выскользнул из магазина, терзаясь угрызениями совести. Он сразу побежал скачивать задания — хоть это бесплатно. А потом зашагал по длинной, круто уходящей вверх улице под яркими — красными, зелеными и синими — вывесками роскошных отелей. Руки у Билла замерзли, но, вместо того чтобы надеть перчатки, он просто сунул кулаки в карманы костюма.
На самом верху располагалась «Королева Марса». Это было большое заведение, просторная гулкая таверна — с одной стороны пансион и ресторан, а с другой — купальни. Сюда ходили все дальнобойщики. Мамочка, хозяйка заведения, не возражала. В новомодных ресторанах дальнобойщиков недолюбливали, потому что там было строго насчет шума, шулерства и драк, но в «Королеве» их всегда ждали с распростертыми объятиями.
Билл прошел воздушный шлюз и огляделся. В таверне было темно и шумно — только над баром мерцал золотистый свет и в кабинках горели маленькие цветные лампочки. Пахло пролитым пивом и жареным, от чего у Билла потекли слюнки. Везде сидели или стояли дальнобойщики и еще строители, и все ели, пили и болтали во всю мощь своих легких.
Но где же Билли? На обычном месте у стойки его не было. Может, решил сначала пойти помыться? Билл протолкался к двери купален, в которых пар уже стоял стеной и ничего не было видно. Он открыл дверь и поглядел на ряд пи-костюмов, висевших за спиной у гардеробщика, но одежды Билли среди них не было.
— Малыш Билл? — Кто-то тронул его за плечо. Билл обернулся и увидел Мамочку собственной персоной, невысокую фигуристую даму средних лет, которая говорила с сильным общекельтским акцентом. Мамочка носила много украшений, была самой богатой женщиной на Марсе и владела почти всем Монс Олимпусом. — Чего тебе, лапонька?
— Где мой папа? — спросил Билл, пытаясь перекричать гвалт.
— Пока не показывался, — ответила Мамочка. — А что, вы договорились встретиться здесь?
У Билла засосало в животе — как всегда, когда Билли терялся. Мамочка заглянула ему в глаза и похлопала по руке:
— Да скорее всего заболтался с кем-нибудь. У него же столько друзей, у нашего Билли, правда? С любым камнем на дороге разговорится, если тот покажется ему знакомым. Заходи, лапонька, посиди в тепле, поужинай. Золотистая соевая лапша с проростками и под соусом — ты ведь ее больше всего любишь, да? А на сладкое у нас сегодня пудинг с ячменным сахаром… Давай-ка для начала раздобудем тебе чаю…
Билл покорно пошел за ней в угловую кабинку и позволил принести себе кружку чаю. Чай оказался замечательный, солоновато-сладкий, пряный, и греть руки о кружку было приятно, но боль в животе так и не отпустила. Билл прихлебывал чай и глядел, как открывается и закрывается воздушный шлюз. Он попытался вызвать Билли по переговорнику на пи-костюме, но отец, похоже, забыл его включить. Куда же он подевался?
II
Он был вторым мальчиком, родившимся на Марсе, и ему было шесть лет.
По исчислению МСК, конечно.
Марсианский год длится двадцать четыре месяца, но большинство населения Монс Олимпуса и административного центра «Ареко» по-прежнему измеряли время в двенадцатимесячных земных годах. Получалось, что Рождество каждый второй год выпадало на марсианское лето, и такие годы назывались «австралийскими». На Марсе было много эмигрантов из Австралии, и это их вполне устраивало.
Однако, когда на Марс прибыл Марсианский Сельскохозяйственный Коллектив, там решили, что все у них пойдет по-другому. Ведь в конце концов это новый мир (так они говорили), а Земля со своими традициями навсегда осталась в прошлом. Поэтому было решено ввести календарь с двадцатью четырьмя месяцами. Двенадцать новых месяцев назывались штотхарт, энгельс, харди, бакс, блатчфорд, поллит, мьевилль, аттли, бентам, безант, хобсбаум и квелч.
Когда в пятый день нового месяца блатчфорда у мистера и миссис Марлон Туркеттл родился мальчик, они назвали сына в честь месяца. Друзья мальчика — те, что у него были, — звали его Блатт.
Имя ему не нравилось — он считал, что оно звучит по-дурацки, — а вот уменьшительное Блатт он просто ненавидел, потому что из-за него получил прозвище еще похуже: Таракан.
Марсианские тараканы были из отряда блаттид и прекрасно приспособились ко всем суровым условиям, из-за которых людям оказывалось на Марсе так трудно. И вообще тараканы мутировали и теперь стали шесть дюймов длиной и могли жить вне Труб. К счастью, из них получался хороший компост, так что Коллектив платил по три марсианских пенса за каждое насекомое. Марсианские дети охотились на них с молотками и так зарабатывали себе на карманные расходы. Они знали о тараканах все, так что Блатчфорду не было еще и двух лет, когда Харди Стаббс прозвал его Тараканом. Остальные дети решили, что в жизни не слышали ничего смешнее.
Сам себя мальчик называл Форд.
Он жил с родителями, братьями и сестрами в отведенном его семье бараке. Скачивал школьные программы и занимался, закончив хозяйственные дела, но теперь, когда Форд стал ростом почти с отца и с брата Сэма, мистер Туркеттл начал поговаривать, что он уже научился всему, чему следует.
Ведь работы для крепкого молодого человека хватало: и коров доить, и стойла чистить, а потом раскладывать навоз по грядкам с сахарной свеклой и соевыми бобами. Надо было выгребать ил из каналов, чинить визиопанели, защищавшие посевы от марсианского климата, трудиться на метановом заводе. Работы хватало — с утра, когда всходило маленькое тусклое солнце, до ночи, когда поднимались маленькие тусклые луны. Работать следовало и в праздники, работа не прекращалась, пока не заболеешь, не состаришься или не произойдет с тобой несчастный случай.
Работу надо было выполнять, потому что если МСК станет работать как следует, то сможет превратить Марс в новую Землю, только без несправедливости, бедности и коррупции. Каждому марсианскому ребенку полагалось мечтать об этом прекрасном дне и вносить свой вклад в то, чтобы он наступил поскорее.
Но Форд любил по ночам тайком выбираться из барака и глядеть через визиопанель у подножия Монс Олимпуса вверх, откуда на многие мили тьмы распространялось сияние города. Попасть бы туда! Там так много огней. Яркие прожекторы танкеров неслись к городу по Большой Дороге, ревели во мгле и холоде, и если сидеть всю ночь, то видно, что они с заката до рассвета прибывают в город и улетают из него. Они возвращались с полюсов и снова мчались туда.
Их вели дальнобойщики. Дальнобойщиками называли людей, которые ездили по Большой Дороге во время бурь, через пустыни, куда никто не отваживался и носу показывать, — но они туда ездили, потому что были храбрые. Форд слышал о них много историй. Папа Форда говорил, что они отбросы общества, что половина из них преступники. Они напивались, дрались, проигрывали в карты огромные деньги или спускали их на роскошную еду. Они попадали в приключения. Форд думал, что не отказался бы от какого-нибудь приключения.
Однако, когда мальчик немного подрос, он начал понимать, что вряд ли это произойдет.
— Ты возьмешь с собой Блатчфорда? — спросила мама, когда брила ему голову.
От неожиданности Форд едва не подпрыгнул на табурете. Однако многолетняя привычка удержала его на месте, и он только отчаянно уставился в зеркало, чтобы увидеть лицо отца еще до того, как тот ответит. «Пожалуйста, да, пожалуйста, да, пожалуйста, да!»
Отец немного помедлил — он был в плохом настроении.
— Полагаю, да, — ответил он наконец. — Пора ему увидеть собственными глазами, что там творится.
— Тогда я положу вам еще бутербродов, — заявила мама. Она вытерла бритву и промокнула Форду
