Мумонкан. Застава без ворот. Сорок восемь классических коанов дзэн

Духовная дальнозоркость проистекает из идеи о чем-то, о Чем-то, о Присутствии, которого мы в один прекрасный день можем достичь, — о Кормчем, ожидающем нас.[106] Однако каждая вещь — это Что-то, каждый человек — это Кто-то, каждое мгновение — Вечность, каждое место — Земля Обетованная.

Выражение «одна семья» буквально переводится как «уродство дома». Оно подразумевает дзэн, который Кашьяпа и Ананда проявили в общении. С другой стороны, это означает, что они мечут бисер перед свиньями, которыми являемся мы. Последняя строка напоминает нам о стихотворении Басё

Неведомая людям весна —
Рисунок цветущей сливы
На обратной стороне зеркала.

Это весна искусства, с которой мы встречаемся также в стихотворении Китса Ода греческой вазе, где говорится о блаженных ветвях,

что не могут ни потерять
Своей листвы, ни проститься навсегда с весной.

Эта весна тоже находится за пределами Инь и Ян, женского и мужского начал, отрицательного и положительного элементов вселенной; за пределами двойственности. Но весна Китса, которая «превыше всех страстей земных», — это не дзэн. Это поэтический уход от мира — уход, который можно встретить даже у Блейка.

Господь, что делаем мы здесь,
В краю неверия и страха.
Когда нас ждет земля мечты
Над светом утренней звезды?

Случай XXIII. ЭНО И ПОДЛИННОЕ «Я»

Действующие, лица

Эно — третья по известности фигура в истории дзэн, если первыми двумя считать Будду и Даруму. Образ Дарумы кажется призрачным и нереальным; другие четыре патриарха выглядят немного неуверенными в себе и сомневающимися. Только после Эно появился тот дзэн, каким мы его теперь знаем. В нем мы видим китайский характер в его лучших проявлениях. Нет оснований считать, как это делает Д. Т. Судзуки, что необразованность Эно преувеличена. Скорее всего, до конца своей жизни он так и не научился читать и писать. Его осведомленность в сутрах ничего не говорит о его грамотности, потому что когда сутры читают по-китайски, их смысл вполне понятен, и в день своего первого просветления Эно без труда воспринял на слух знаменитые слова из Алмазной сутры.

На примере Эно мы понимаем, каким образом обычный человек может быть Буддой. У него почти нет той любви к парадоксам во имя парадоксов, которая исказила более поздний дзэн. Он никого не бил и ни на кого не кричал. Он не пытался вложить смысл вселенной в один иероглиф, как это делал Уммон. Он мог встать (или сесть) перед толпой простых людей, богатых и бедных, ученых и неученых, и сказать на простом и скромном языке, чем дзэн является, чем он не является. Доброта, простота, честность, открытость, вежливость — все это присуще Эно. Ему недостает только поэтичности. Об Эмё (Хуэй-мине) в Рокусодангё говорится:

Один монах, известный в миру как Тин, а впоследствии получивший имя Эмё, был одним из тех, кто преследовал меня. [В миру] Эмё был генералом четвертого ранга. В своем характере и поступках он отличался прямотой и откровенностью. Он был самым настойчивым из моих преследователей.

Эмё, как и Дзинсю, называли дзёдза, что означает «просветленный монах, живущий в монастыре вместе с другими».

СЛУЧАЙ

Монах Мё преследовал Шестого патриарха до самого Дайюрэя. Когда Патриарх увидел, что Мё приближается, он положил на камень мантию и чашу и сказал ему:

— Эта мантия олицетворяет веру. Стоит ли из-за нее сражаться? Можешь забрать ее.

Мё попытался поднять мантию и чашу, но они были тяжелы, как гора, и он не смог сдвинуть их с места. Сомневаясь и дрожа, он сказал:

— Я пришел за Учением, а не за мантией. Умоляю вас, откройте его вашему слуге!

— Не думай «Это хорошо» или «Это плохо». Когда ты не думаешь о хорошем и плохом — что такое подлинное «я» монаха Мё?

Услышав эти слова, Мё сразу достиг великого просветления. Везде по его телу выступил пот. Из глаз у него текли слезы. Он смиренно поклонился и спросил:

— За пределами тайных слов и тайного смысла есть ли что-нибудь более глубокое?

— Ты постиг свое подлинное «я». Все, что глубже этого, принадлежит лишь тебе одному.

— Когда я был на горе Обай[107] вместе с остальными монахами, я ни разу не постиг своего подлинного «я». Но теперь, когда я получил ваши наставления, я похож на человека, которой пьет воду: он сам знает, холодная вода или теплая. Вы — мой учитель!

— Мы оба ученики Обая. Никогда не забывай, чему ты научился у него! — сказал Шестой патриарх.

Нет ничего удивительного в том, что Эмё не мог поднять мантию. И дело здесь не только в том, что от Обая до Дайюрэя он преодолел шестьсот или семьсот миль и поэтому, наверное, устал. Дело в том, что подобно тому, как с верой мы можем двигать горы, без нее мы не можем поднять даже булавку.

Этот случай взят не из Рокусодангё, где приводится больше деталей.

Эно обратился к Эмё:

— Позволь мыслям покинуть твой ум, и тогда я буду учить тебя.

После того как Эмё в течение долгого времени делал дзадзэн, Эно сказал ему.

— Не думай «Это хорошо» и т. д.

Выражение хонрай-но мэммоку Судзуки переводит как «подлинное лицо, которое было у тебя до рождения». Этот перевод не буквальный, но он поражает нас. Он соответствует словам Христа: «Должно вам родиться свыше» (Ин. 3, 7).

Не думать о хорошем и плохом означает не думать о приобретении и потере, о приятном и неприятном, о моем и не моем. В этом отрывке «думать» — самое трудное слово; оно подразумевает, как это часто бывает у Вордсворта, чувства, интуицию. Поэтому «не думай о хорошем и плохом» означает «думай, осознавай и на своем опыте постигни, что добро и зло не существует». Обратите внимание на то, как Эно