Мумонкан. Застава без ворот. Сорок восемь классических коанов дзэн

вид безмолвия, это Разделенность. Таким образом, имеем:

Утонченность возникновение речь

/

Путь

Разделенность погружение молчание

Вопрос монаха звучит так: «Как нам выйти за пределы речи и молчания?» С философской точки зрения, мы выходим за пределы речи и молчания, когда Молчим, и выходим за пределы Молчания, когда молчим или говорим.

Вопрос можно сформулировать еще и так: «Как мы можем Молчать и молчать? Как мы можем Молчать и говорить?» В Юймакё Вималакирти выходит из затруднения тем, что Молчит и молчит. Он не говорит ничего в ответ на требования Манджушри.[112] Таково было его «громоподобное молчание». Фукэцу решает эту проблему тем, что Молчит и говорит. Он цитирует старый стих, который естественно пришел ему в голову. Идея ответа в том, что одно лишь Молчание не подходит, но в равной мере не подходят молчание и речь. Наше Молчание должно быть всегда, но должны быть также молчание и речь.

КОММЕНТАРИЙ

Ум Фукэцу подобен молнии. У него есть свой путь, и он идет по нему. Но почему он полагается на изречения древних? Если ты окажешься столь любезным, что пожелаешь выразить свое мнение, у тебя есть такая возможность. Отбрось свои слова и изречения — и скажи что-нибудь!

Фукэцу не отвечает на вопрос монаха рационально. Он не объясняет различие между молчанием и Молчанием и тому подобные вещи. Он, не задумываясь, произносит поэтические строки. Было бы, конечно, лучше сказать что-то оригинальное, даже если бы эти слова были менее литературными. Важно не критиковать других, а излучать свой свет. Мумон призывает нас дать ему изречение или предложение, которое было бы одновременно Молчанием и речью. Однако для этой цели Молчание и молчание также подойдет. В любом случае мы должны предложить ему действие, которое выходит за пределы относительного и абсолютного и включает их в себя. В комичном случае XXXVIII из Хэкиганроку мы встречаем совсем другого Фукэцу. Тот случай заканчивается следующим образом:

Фукэцу кричит монаху:

— Катц! Скажешь ли ты еще что-нибудь? Рохи [монах] стоял в нерешительности. Тогда

Фукэцу ударил его своим хоссы и спросил:

— Ну что, понял? Теперь скажи мне, что ты понял?

Рохи начал было открывать рот, как Фукэцу снова ударил его.

Для этого действа лучше подходит не та музыка, под которую поют «Веди меня, блаженный Свет», а другая: «Вперед, христианские воины!»

СТИХОТВОРЕНИЕ

Фукэцу не сочинил поэтические строки,
Но, ничего не объяснив, он все же дал ответ.
Если бы Фукэцу продолжал болтать дальше,
Монах не знал бы, что ему делать.

Хотя ответ Фукэцу и был заимствованным, говорит Мумон, все же он не стал философствовать. На тайный вопрос монаха он дал тайный ответ. Более того, краткость — это не только сестра таланта. Краткость есть душа, как Бог есть любовь. Наша жизнь протекает от одного (поэтического) мгновения к другому (поэтическому) мгновению. Легкокрылая радость всегда в полете.

Кстати, это стихотворение полностью заимствовано у Уммона. Однажды Уммон поднял посох и промолвил: «Мой посох превратился в дракона и проглотил вселенную; где теперь горы, реки и вся великая земля?» После этих слов идет стихотворение, которое Мумон включил в этот случай. Если мы переведем его так, чтобы оно соответствовало словам Уммона, получим:

Ни один стих не скажет об этом месте;[113]
Одно лишь неизреченное явит нам его.
Ты ходишь повсюду и говоришь что попало,
Но в глубине души ты ничего не знаешь.

Как бы то ни было, заимствовать у своего приятеля целое стихотворение, написанное к тому же совершенно по другому поводу, по меньшей мере странно.

Случай XXV. КЁДЗАН ПРОПОВЕДУЕТ ВО СНЕ

Действующие лица

Основатель одной из ветвей секты дзэн Кёдзан (Ян-шань, 814–890) представляет интерес как историческая личность, но Мумона интересует не его биография, а сновидения. Кёдзан стал монахом в возрасте семнадцати, но перед этим ему пришлось отрубить себе третий и четвертый пальцы левой руки и подарить их родителям, чтобы получить у них разрешение стать монахом. Он родился приблизительно во время смерти Хякудзё и был современником Сэппо. В Японии это была эра Кобо Дайси, или Кукая (774–835), из секты Сингон, и Дэнгё Дайси, или Сайте (767–822), основателя секты Тэндай.

После многих приключений Кёдзан пришел к Исану, у которого оставался в течение пятнадцати лет. Тот факт, что секта называется Игё, говорит о том, как хорошо согласовывались мировоззрения и темпераменты Исана и Кёдзана. Случай XXXIV из Хэкиганроку один из самых мирных и очаровательных в сборнике, а также случай LXVIII, в котором Саксе и Эдзяку (Кёдзан) обмениваются именами, показывают нам Кёдзана как очень спокойного человека, но следующая история с его участием более динамична.

Однажды, когда Кёдзан жил возле горы Тозэй, Исан послал ему письмо и зеркало.[114] Кёдзан находился на кафедре. Он прочел письмо и сказал собравшимся монахам:

— Эй вы! Исан послал мне зеркало. Скажите мне, это зеркало Исана или Тохэя [мое]? Если вы скажете, что это зеркало Тохэя — разве не правда, что оно пришло от Исана? Если вы скажете, что это зеркало Исана, разве не правда, что оно здесь? Если вы сможете сказать слово дзэн, я сохраню это зеркало; если не сможете, я разобью его! Кёдзан повторил последние слова три раза, но никто не ответил, и он разбил зеркало.