Это заявление графа Витте, если оно действительно было сделано в тех выражениях, которые были приведены выше, не только является неточным, но и содержит утверждения, которые можно рассматривать как совершенно ложные. Как будет указано позже, граф Витте узнал о договоре в Бьерке не в то'время, когда он был назначен на пост председателя Совета Министров в октябре 1905 года, но за три месяца до этого, после того как он вернулся из Америки, в месяце. Это может быть отнесено за счёт дефектов памяти автора указанной статьи, но то, что несомненно исходило от графа Витте, – это утверждение, что договор в Бьерке являлся оборонительным и наступательным договором, направленным против Франции, союзника России.
То же самое утверждение появилось вновь в книге, написанной английским публицистом д-ром Диллоном и озаглавленной 'Россия в упадке', которая была издана в 1918 году и сообщала те факты, которые были лично переданы графом Витте автору, пользовавшемуся, как известно, его полным доверием.
Д-р Диллон, который, несомненно, знал ошибочность утверждений друга, сравнив их с текстом договора, постарался избегнуть этих слишком очевидных противоречий путем объяснения, что память графа Витте не всегда была отчётлива в последние годы его жизни и что он протестовал против опасности, которая обозначилась ввиду столь враждебной позиции по отношению к Франции.
К сожалению, я должен сказать, что истинная подоплека всего этого заключалась не в слабости памяти графа Витте. Он неправильно излагал факты.
После того как русское революционное правительство опубликовало секретные документы, я должен взять на себя труд, поскольку это представляется возможным, исправить неправильное толкование договора в сообщении Ф. Иенсена, издателя газеты 'Le Temps', интервью которого со мной было опубликовано в конце сентября 1917 года. Узнав о том, что происходило в Бьерке, и, будучи вполне осведомлен о содержании договора и телеграмм, которыми обменивались императоры, по должности министра иностранных дел я считал моим прямым долгом исправить неверную версию.
Совершенно необходимо прежде всего вспомнить те события, под влиянием которых находился царь во время встречи с германским императором, и попытаться воспроизвести его состояние духа во время этого свидания.
Незадолго до этой знаменитой встречи царь узнал о неудачах своей армии в борьбе с японцами в Маньчжурии; его флот под командованием адмирала Рожественского был разбит под Цусимой; революционное движение прокатилось по всей России, самодержавной власти царя угрожали широкие народные массы, которые требовали участия нации в управлении страной. Всё это в глазах императора Николая являлось последствием войны с Японией, с державой, которая никогда не осмелилась бы провоцировать на войну Россию и тем более никогда бы не имела ни малейшего шанса оказаться победоносной на бранном поле, как только с помощью Англии, этого извечного врага, который становился на пути России повсюду, в Европе и в Азии. Разве удивительно, что в таких условиях кайзеру было нетрудно убедить русского императора принять его план континентальной коалиции против Англии и сделать из него посредника для привлечения в эту коалицию и Франции? Время и место были удачно выбраны кайзером, чтобы победить сомнения своего кузена, который оказался одиноким в Бьерке, беспомощным, можно сказать, перед атакой гостя, получившего в конце своего трёхдневного пребывания полное преобладание над волей своего хозяина.
Мне рассказывал сам царь, что договор был подписан за несколько минут до отъезда императора Вильгельма, после завтрака, который состоялся на борту 'Гогенцоллерна'. Некоторые писатели оказались способными инсинуировать, что количество и качество вин послужило в некоторой степени причиной согласия императора Николая, – вульгарное утверждение, которое легко могло бы быть устранено, если бы кто-нибудь из них имел случай, как это бывало со мной, часто присутствовать на подобных завтраках.
Когда оба императора, оставшись одни, дали свои подписи в конце текста, который предварительно был подготовлен кайзером, последний настаивал, чтобы договор был контрассигнован. Он пригласил с собой в путешествие чиновника высокого ранга из Министерства иностранных дел фон Чиршки, который впоследствии сделался статс-секретарем этого министерства и подпись которого должна была контрассигновать подпись его шефа. Ввиду того что в царской свите не было никого, равного по рангу и по осведомленности этому чиновнику, германский император настоял призвать адмирала Бирилева, русского морского министра, который присутствовал на борту 'Полярной Звезды' в качестве гостя. Старый моряк, совершенно не осведомленный в вопросах внешней политики, был призван в последний момент и без колебаний приложил свою руку к документу, о содержании которого он не мог даже догадываться; действительно, одно из лиц царской свиты рассказывало мне, что в то время, когда адмирал Бирилев подписывал своё имя в конце страницы, верхнюю её часть царь закрывал рукой. Когда впоследствии адмирал Бирилев был спрошен об этом графом Ламздорфом, он заявил, что если бы он оказался снова в том же положении, он сделал бы то же самое, считая своим долгом как морской офицер повиноваться беспрекословно своему государю.
Теперь, когда восстановлены все обстоятельства, сопутствовавшие заключению договоров в Бьерке, всякий, кто с должным вниманием отнесется к его тексту, не может не понимать, что император Николай II никогда не помышлял заключить союз, враждебный Франции, и, следовательно, не может быть и речи об измене с его стороны. Первая статья договора предусматривает, что 'если какое-нибудь европейское государство нападет на одну из империй, другая договаривающаяся сторона обязуется помочь своему союзнику всеми имеющимися в её распоряжении силами на суше и море'. Неопределенность редакции этой статьи, если взять её вне контекста, вероятно, и могла быть истолкована в том смысле, что в случае агрессивности Франции по отношению к Германии Россия должна была бы оказаться на стороне последней, но такое толкование становится абсолютно невозможным, если принять во внимание 4-ю статью того же договора, по которой Россия должна была принять необходимые шаги, чтобы осведомить Францию о содержании договора по возможности скорее и предложить Франции присоединиться к нему в качестве союзника.
Бесполезно указывать на абсурдность приглашения Франции присоединиться к союзу, направленному против неё самой. Очевидно, что договор в Бьерке ни в какой степени не был изменой Франции. Настолько же ясно, что он был направлен против Англии и только против неё. В то время, когда подписывался договор, Англия была наиболее враждебно настроена против России; вооруженный конфликт между этими двумя странами был только что предотвращен благодаря дружественному вмешательству со стороны Франции, но враждебное влияние Англии продолжало чувствоваться повсюду по отношению к России. Не было ли естественным и даже законным со стороны царя заручиться поддержкой против Англии посредством создания 'континентальной коалиции'? Но поскольку император Николай может быть совершенно свободен от обвинений в намерении изменить Франции, постольку он был не прав, когда после долгих колебаний он уступил убеждениям германского императора и согласился подписать договор без предварительного осведомления своего союзника. Как только кайзер уехал и царь имел возможность спокойно оценить то, что он сделал, он понял свою ошибку и, когда вернулся в Петербург, был очень обеспокоен и озабочен, как рассказывал мне граф Ламздорф, во время аудиенции, которая была дана министру иностранных дел. Он медлил пятнадцать дней, прежде чем решился заговорить о договоре. Граф Ламздорф был совершенно подавлен, когда узнал об этом, и со всей убедительностью, на которую он только был способен, стремился указать императору всю опасность положения и крайнюю необходимость принять немедленные меры для уничтожения договора. Царь увидел, что он совершил ошибку, и дал графу
