парламентского министерства, он вызвал всеобщее раздражение Думы заявлением, что 'в России, слава Богу, нет парламента'. С другой стороны, Коковцов обладал громадным даром красноречия: продолжительные речи, которые он произносил в Думе, характеризовались не только обширной эрудицией по содержанию, но также и блестящей формой, выслушивались с величайшим вниманием и, как правило, благосклонно принимались депутатами.
Что можно сказать о других членах кабинета? Портфель военного министра был у генерала Редигера, старого солдата, который сделал свою карьеру на административных должностях в армии и чьё короткое пребывание в кабинете не оставило никакого следа. Во главе морского министерства стоял тот самый адмирал Бирилев, который поставил свою подпись под договором в Бьерке, не читая его, и ограниченность которого не давала ему возможности выступать ни в совете министров, ни в Думе. Другие посты не меньшей важности были заняты известными реакционерами, какими были: Стишинский, министр земледелия, и Щегловитов, министр юстиции, который сделался позже лидером крайней правой партии в Государственном совете. Пост обер-прокурора святейшего Синода был занят князем Ширинским- Шихматовым, очень ограниченным человеком и фанатичным сторонником самодержавного режима, который был убеждён, что дарование конституции являлось святотатством.
Наконец, мы испытали унижение вследствие присутствия среди нас Шванебаха, государственного контролера, несносного болтуна, принадлежавшего к категории чиновников немецкого происхождения, зачастую очень трудолюбивых, но которые, поднявшись из очень низких кругов на высочайшие ступени российской иерархии, были склонны к интриганству и к низким поступкам. Шванебах ожесточенно критиковал финансовые мероприятия графа Витте и использовал свои связи при дворе, надеясь таким образом обратить на себя внимание императора. Это установило за ним, совершенно незаслуженно, репутацию хорошего финансиста и способствовало его назначению на пост, которого он был совершенно недостоин. Впоследствии он сошелся с австрийским послом, бароном фон Эренталем, имя которого ниже будет часто упоминаться, и служил ему в качестве информатора относительно внутреннего положения России. Из дальнейшего будет видно, какое громадное влияние имела его информация на направление австрийской политики по отношению к России и какой серьезный ущерб она причинила интересам России.
Я намеренно так долго воздерживался от характеристики наиболее замечательного члена кабинета, министра внутренних дел Столыпина, который вскоре заместил Горемыкина на посту главы правительства.
Он действительно заслуживает большего внимания, чем кто-либо из его коллег; я буду говорить о нём подробно не только потому, что он играл выдающуюся роль в политической жизни своей страны, но также и потому, что мои близкие отношения с ним, которые порвались позже по причинам, о которых я расскажу, позволяют мне обрисовать его портрет и, таким образом, как я осмеливаюсь думать, правильно осветить эту выдающуюся личность, столь часто неправильно понимаемую при жизни и оклеветанную после смерти. Я спешу прибавить, что причины нашего расхождения носили исключительно политический характер и отнюдь не уменьшили чувства величайшего преклонения перед ним и моего личного дружеского расположения, которое я продолжал питать к нему до самой его смерти.
Пётр Столыпин был дворянином по происхождению и принадлежал по рождению и по положению к высшему обществу Петербурга. Его отец занимал видный пост при дворе, а мать была дочерью генерала князя Горчакова, главнокомандующего русской армией в Севастополе. Со времени моей юности я был в дружеских отношениях с его родными и познакомился с ним, когда мы окончили наши занятия – он в университете, а я в императорском лицее. Мы были почти одного возраста, и я помню его как красивого молодого человека, очень любезного и уважаемого его товарищами, несколько замкнутого и застенчивого по причине некоторого физического недостатка: его правая рука плохо работала вследствие одного несчастного случая. Он женился, будучи очень молод, несколько романтичным способом на невесте своего старшего брата, погибшего на дуэли, который на своём смертном одре вложил руку своего брата в руку молодой девушки, которую он нежно любил.
Вместо того чтобы вступить на военную или на гражданскую государственную службу, как то было в обычае у молодых людей его круга, он удалился в свои владения, расположенные в западных губерниях России, и вёл жизнь провинциального дворянина. Через некоторое время он принял на себя обязанности предводителя дворянства своей губернии.
Предводители дворянства, которые были избираемы во внутренних губерниях России и назначались правительством в тех губерниях, где русские элементы сталкивались с элементами польскими, не только были обязаны заботиться об интересах своего сословия, но были наделены значительными и обширными административными функциями.
Проявив талант и энергию на этом посту, Столыпин был назначен на пост саратовского губернатора, в губернию, которая в это время была потрясена революционным движением.
Репутация очень энергичного человека была причиной назначения Столыпина на пост министра внутренних дел. Стоящий совершенно в стороне от бюрократического мира столицы, этот провинциальный дворянин, казалось, в первое время сможет играть только незначительную роль в заседаниях Совета Министров, но очень скоро его сильная и оригинальная личность ярко проявила себя вопреки чиновничьей рутине, которая царила в кабинете. Что касается меня, я сразу был покорен его очаровательной личностью и был счастлив найти среди моих случайных коллег человека, с которым я почувствовал общность политических взглядов, так как в это время Столыпин мне казался особенно искренним сторонником нового порядка вещей и сотрудничества с Думой по мере возможности.
Подобно ему, по причинам, о которых я расскажу позже, я был далёк от бюрократических кругов Петербурга и чувствовал большую симпатию к представителям провинциального дворянства и земства, которые были посланы различными местностями в Думу.
Чем больше Горемыкин, поддерживаемый реакционными министрами, занимал враждебную позицию по отношению к Думе, тем более тесно я сближался со Столыпиным, с которым я образовал, так сказать, левое крыло кабинета.
Столыпин имел широкий кругозор, который помогал ему понимать общий смысл представляемых на его решение дел и столь же хорошо охватывать их самые мельчайшие детали. Его работоспособность, так же как его физическая и моральная устойчивость, были изумительны. Привыкший к участию в практических делах, он не мог терпеть бюрократической рутины и удивлял всех той простотой и здоровым пониманием, которые он обнаруживал в обсуждении важнейших государственных дел, являвшихся предметом длительных дискуссий на заседаниях Совета Министров.
К сожалению, у Столыпина отсутствовала широкая образованность в европейском смысле слова, что признавалось и им самим. Я не хочу этим сказать, что у него не было достаточного образования, так как он прошел серьезный курс наук в университете и был очень начитанным и вполне культурным человеком, но его мнения по политическим и социальным вопросам, к решению которых он был призван, были лишены научной критики, и его миросозерцание находилось под сильным воздействием известного течения, которое преобладало в России во времена его юности и которое носило название славянофильства.
Не вдаваясь в подробное рассмотрение той концепции, которая оказывала столь сильное влияние
