Так как я являлся единственным членом кабинета, который имел близкое знакомство с работой при конституционных и парламентарных режимах, я был призываем при решении всех вопросов, связанных с необходимостью применить новое законодательство к условиям, созданным манифестом 1905 года. Я охотно принимал эту экстраработу, но, что особенно заняло меня в прибавление к моим обычным обязанностям, это аграрный вопрос, который всегда глубоко интересовал меня. По этому вопросу я имел долгие и частые совещания со Столыпиным, во время которых я защищал систему мелкой частной собственности.
Я уже говорил раньше, что благодаря моему изучению социальной и экономической жизни Западной Европы я далеко отошел от славянофильских доктрин и среди них от пресловутой теории о 'мире'.
С особым удовольствием я наблюдал, что Столыпин, несмотря на его привязанность ко многим славянофильским теориям, все более и более склонялся к уничтожению общинного владения и к установлению мелкой индивидуальной собственности для крестьян. Чтобы убедить его ещё больше, я доставил ему интересную работу по истории аграрных реформ в Европе, которую я составил в различных странах, особенно в Дании, во время моего пребывания там, когда я представил правительству ряд докладов по этому вопросу.
Переход от общинного к частному владению землей в Дании имел место значительно раньше, чем в других частях Европы, в конце XIII века, и был произведен в министерство графа Бернсдорфа, который начал осуществление этой реформы на своих землях и землях короны. Когда я изучал документы по этому вопросу в Копенгагене, я заметил сходство аграрных условий, которые существовали в Дании перед реформой, с условиями, до сих пор ещё доминирующими в России, и меня особенно поразили положительные результаты, достигнутые за короткий период времени реформами графа Бернсдорфа. Я имел копии со многих из этих документов с целью наметить план раздробления и разделения старых общинных владений между крестьянами.
Эта работа в высшей степени заинтересовала Столыпина, и я думаю, что она играла немалую роль в создании его собственных проектов аграрных реформ.
Предполагая дать русскому крестьянству индивидуальное право на землю, Столыпин одновременно создавал новое правовое положение для крестьян. До этого времени крестьянство пользовалось только ограниченными гражданскими правами и являлось объектом воздействия со стороны почти неограниченной власти общины. Новое законоположение являлось поистине актом раскрепощения: уничтожало специальные суды, юрисдикции которых подлежали до этого времени крестьяне; освобождало его от коллективной ответственности по платежу налогов; разрешало ему завещать свой кусок земли и предоставляло ему право в качестве землевладельца участвовать в выборах и в заседаниях земства. Короче говоря, крестьяне переставали быть классом, являющимся пасынком для государства, и фактически впервые становились русскими гражданами.
Но в то время как Столыпин предоставил крестьянству право индивидуального владения землей, он абсолютно отказывался от мысли нарушать права крупных и средних земельных собственников и отвергал принцип принудительного отчуждения, в пользу которого высказалась Дума под влиянием кадетов и революционеров.
Его главной мыслью было внушить крестьянству уважение к собственности, которое не могло быть воспитано ни крепостным правом, ни распределением земли в 1861 году, ни общинным порядком. Правда, что в 1861 году крестьяне выкупали земли, которые приходились на их долю, но выкупные платежи, вносимые в форме годичной выплаты, обычно рассматривались как внесение государственных налогов. Благодаря этому факт выкупа земли, за которую они были должны, совершенно забывался крестьянами, и они охотно прислушивались к речам агитаторов, которые внушали им, что они должны получить бесплатно ту землю, которая оставалась во владении их бывших господ.
Эти и другие мероприятия, составлявшие сущность столыпинской аграрной реформы, были изложены в ряде указов, из которых главный, освобождавший крестьян от власти общины, был датирован 22 ноября 1906 года. Проведенный в порядке пресловутой 87-й статьи, он должен был быть представленным на рассмотрение Думы через три месяца после её созыва, как то определялось основными законами.
Так как заседания второй Думы были непродолжительны, дело по оформлению этой реформы в окончательный закон выпало на третью Думу.
Аграрные реформы были приняты Думой с небольшими поправками и изменениями подавляющим большинством, но в Государственном совете они были встречены сильной оппозицией и прошли большинством в один голос, включая в число голосовавших и министров, которые были членами этого учреждения.
Мой брат и я были назначены членами Государственного совета незадолго до этого, и наши два голоса, высказавшиеся в пользу правительственного законопроекта, сыграли свою роль в том, что столыпинский проект аграрной реформы не был отвергнут, что могло бы весьма усложнить положение.
Любопытно отметить, что в оппозиции к проекту реформы оказались две крайние партии – правая и левая. Социалисты отвергали его: с точки зрения их коммунистических теорий, точно так же как и с точки зрения реакционеров, это было наступлением на священные традиции прошлого и шагом на пути к уравнению сословий – странная аберрация со стороны партии, которая называла себя консервативной и рука об руку с революционерами стремилась отвергнуть закон, который имел своей целью укрепление принципа частной собственности.
В Государственном совете оппозиция проекту аграрной реформы была организована реакционной партией.
Когда этот законопроект был внесен в Государственный совет, эта партия была особенно сильна, так как император назначал туда только лиц, хорошо известных своими реакционными тенденциями.
Назначение моё и моего брата было много раз отвергнуто императором, и только благодаря настойчивости Столыпина оно, наконец, состоялось.
Столыпинская аграрная реформа имела исключительный успех, превосходящий самые оптимистические ожидания.
К середине сентября Столыпин поместил в газетах пространное и составленное в энергичных выражениях сообщение о своей политической программе, в котором он заявлял о намерении правительства подавлять террористические выступления самым решительным образом и поддерживать порядок в стране любой ценой.
Через несколько недель ожидалась первая годовщина манифеста 1905 года, и социалисты предсказывали беспорядки и враждебные правительству демонстрации на этот день. Однако ничего не случилось. Правда, террористы продолжали свои действия, но это, если пользоваться словами Столыпина, являлось только 'случайными актами', и начинало казаться, что вся страна желает спокойствия и порядка
