— Она. Выплыл один факт, который, как мне кажется, скрыли оба. И Лотарев, и Чирков.
— Что за факт?
— У Лотарева есть приятель, некто Володя Глинский, художник, владелец мастерской на Сокольнической заставе. Так вот, Меднова сообщила: в этой мастерской какое-то время скрывался Чирков. Спасаясь от Крыжа.
— Любопытно. Считаете, они этот факт скрыли умышленно?
— Похоже. Во всяком случае, ни в одном из показаний об этой мастерской Глинского не упоминается. О самом Глинском тоже. Поэтому, Виталий, займись. Выясни, что за мастерская, что из себя представляет Глинский. Причем учти: Меднова об этой мастерской узнала только сегодня. Случайно, подслушав телефонный разговор. Все понял?
— Все. — Жильцов посмотрел на часы. — Полчетвертого, самое время. Пойду?
— Иди. Только… — Рахманов усмехнулся. — Один вопрос.
— Слушаю.
— В Сухуми, во время последнего с тобой разговора, Люка, как ты думаешь, не темнил?
— С Крыжем?
— Не столько с Крыжем, сколько с Шеленковым.
— Понимаю. — Жильцов помолчал. — От Крыжа Люка отказался. Мол, никогда такого не видел. Шеленкова признал. Сказал, что в машину к нему садился именно этот человек. Вы считаете, Люка мог темнить? С Шеленковым?
— Тут есть нюанс. Мне важно знать: действительно ли Люка признал в Шеленкове зычару? Авторитета? Или Люка в этом сомневался? Тебе же наплел для понта.
Жильцов хмыкнул:
— Люка не тот человек, чтобы сомневаться в таких вещах. На горло или на гоп-стоп его не возьмешь. Это первое. Насчет же понта, с которым он мог мне все это наплести, — не думаю. Я ведь тоже человек тертый. Нет, Андрей Викторович. Люка не темнил. Человек, узнавший у него об Азизове, был блатняком. Убойным. Поэтому Люку и пробрал мандраж. Люка и бровью не повел бы, будь другой вариант.
Рахманов отвел взгляд в окно, вздохнул:
— Ясно. Видишь ли, я было подумал: собака лаяла совсем на другую тень. Но выходит, она действительно лаяла на собственную.
Рахманов замолчал, Жильцов терпеливо ждал. Наконец Рахманов обратился к нему:
— Виталий, есть у меня идея обыскать эту мастерскую. Как ты считаешь?
— Не знаю. Неожиданно как-то. У вас что, виды на нее?
— Виды могут появиться после того, как я съезжу на Сенеж. С металлоискателем. Хотя могут и не появиться. С другой стороны, если упустить время, можно все прозевать.
— Давайте обыщем. Мы ведь ничего не потеряем.
— Неизвестно. Может и потеряем. Подожди, я подумаю. — Посидев немного, вздохнул. — Ладно. Пойдем на риск.
— Будем обыскивать?
— Да. Причем прямо сейчас. Обоснование на санкцию у нас есть: показания Медновой о мастерской Глинского и отсутствие таковых у Лотарева и Чиркова. Только не все так просто. Обыска никто не должен заметить. Как? Сумеешь?
— Андрей Викторович, постараюсь. Сделаем все тихо. А что там может быть? Хотя бы приблизительно?
— Клянусь, понятия не имею. Все пока на голом месте. Может, найду что-то на Сенеже. Но пока — пустота. Ладно, действуй. А я позвоню прокурору насчет санкции.
Жильцов ушел. Позвонив прокурору и получив разрешение на обыск, Рахманов посмотрел в окно. Зеленый «рафик» ПКЛ[73] стоял у подъезда. Пора было ехать на Сенеж.
После того как Рахманов сел в «рафик», Пильгунов, тридцатипятилетний здоровяк, спросил:
— Что хоть будем искать, Андрей Викторович? Просветите.
Рахманов усмехнулся:
— Олег, представляешь, я до сих пор не уверен, что мы будем что-то искать. Серьезно. Так что учти: может мы едем зря.
— Ничего себе. А я бутербродов набрал полную сумку. На два дня.
— Не волнуйся, бутерброды не пропадут. Искать же будем, скорее всего, медную гильзу. От пистолета калибра 6,35.
Промчавшись по Ленинградскому шоссе, а затем попетляв по уже знакомой Рахманову проселочной дороге, ПКЛ остановился у ворот «Рыболова Сенежья». Молодой Дик грозно залаял, гремя цепью. Сидящий на скамейке у причала Маркин встал, помахал рукой.
Спрыгнув на землю, Рахманов и Пильгунов посмотрели на небо. Наверху плыли редкие облака, но в общем день обещал быть ясным.
— Простояло бы так до вечера, — сказал Пильгунов. — Хуже нет работать в дождь.
— Сейчас познакомлю тебя с местным участковым. Работать будешь с ним.
— Давайте. Что, доставать металлоискатель?
— Подожди. Сначала проведем небольшой эксперимент.
Познакомив Пильгунова с подошедшими Маркиным и Голиковым, Рахманов обратился к сторожу:
— Николай Иванович, вы откуда взяли собаку? Из питомника?
— Из питомника.
— То есть она обучена, команды «Нюхай!», «Апорт!» знает?
— Конечно. Я и здесь ее подучиваю изредка. Чтоб не забыла.
— Отлично. Теперь покажите-ка нам то место, где стоял с этюдником тот парень. Молодой художник. Помните, я о нем расспрашивал?
— Помню. — Голиков оглянулся. — Вон там он стоял. Сразу же за забором. У воды. Показать точно?
— Да, пожалуйста.
Выйдя вместе с Рахмановым за ворота и пройдя вдоль ограды, сторож подошел к воде. Встал примерно в метре от металлической сетки. Сделав несколько шагов от берега, остановился. Посмотрел на Рахманова:
— Примерно здесь.
Дик, подойдя вплотную к сетке, смотрел на хозяина.
— По-моему, собака — с наветренной стороны? — спросил Рахманов.
— С наветренной. Вон рябь на воде, по ней видно.
— Сколько отсюда до собаки? Около метра?
— Примерно.
— Если здесь будет стоять машина, в багажнике которой лежит хорошо знакомая собаке вещь, скажем, одежда хозяина, собака ее учует?
— Ну, смотря какая собака. И смотря какая вещь. Если вещь со стойким запахом и у собаки есть верхнее чутье, учует.
— У вашего Дика, того, прежнего, верхнее чутье было?
— Конечно. Я ж говорю, он своих за километр чувствовал.
— А у этого?
— И у этого есть.
— Проверим? Дадим ему понюхать какую-нибудь вашу вещь и спрячем в машину. Есть у вас вещь, которую вы носите постоянно?
Голиков тронул борт овчинной безрукавки:
— Эта подойдет?
— Вполне. Начнем?
