— Нет, этого человека я не знаю.
— Подумайте, Шалва Геронтиевич.
— Георгий Ираклиевич, тут и думать нечего. — Челидзе сделал вид, что снова изучает фотографию. — Конечно, не исключено, что это лицо я где-то видел. Но где и когда — не помню.
— А вот это вы могли видеть. — Я положил рядом с фотографией Джомардидзе сильно увеличенный снимок упаковки морфия.
— Это? Естественно. Я же врач. Это упаковка морфия.
— Верно. Но вам не знакома именно эта упаковка? Посмотрите, в углу коробки хорошо виден номер. Он вам ни о чем не говорит?
— Нет, этого номера я не помню.
— Когда в последний раз вы получали подобные упаковки?
— Когда… Ну, неделю назад среди других лекарств я получил пять упаковок. На весь рейс.
— По правилам вы должны были за них расписаться?
— Я расписался в журнале склада медуправления. Это обычная процедура.
— Вы должны были также расписаться в том, что знаете об ответственности врача за подобные препараты, об особых условиях их хранения, о недопущении хищения и так далее. Вы давали такую расписку?
— Естественно.
— Вы строго выполняли правила хранения?
— Ну… в общем.
— Шалва Геронтиевич, как известно, правила нельзя выполнять «в общем». Ответьте: вы выполняли эти правила или нет?
— Выполнял.
— Тогда посмотрите снимок журнальной записи. — Я достал третью фотографию. — Вот ваша подпись, удостоверяющая получение пяти упаковок морфия. Вот их номера. Один из них совпадает с номером сфотографированной упаковки. Эта упаковка была изъята вчера у опасного преступника Джомардидзе Омари Бухутиевича. Его фотография перед вами. Каким образом полученная вами и подлежащая строгому хранению упаковка морфия оказалась у Джомардидзе?
Челидзе изучающе посмотрел на меня:
— Она действительно у него оказалась?
— Действительно.
— Но почему вы не спросите об этом у него самого?
Хороший ход сделал Челидзе. Но смысл его ясен. Хочет выяснить: где, когда и как был задержан Джомардидзе.
Подумав, я ответил:
— К сожалению, это не представляется возможным. При задержании Джомардидзе оказал сопротивление, не обошлось без стрельбы.
Кажется, я сказал то, что надо: «не обошлось без стрельбы». Пусть поломает голову. По наступившему молчанию понял: ход удался. Наверняка Челидзе размышляет сейчас о том, ранен или убит Джомардидзе. Но у него хватило выдержки не выяснять этого. Тронув фотографию, он покачал головой:
— Тогда… совершенно ничего не понимаю. Похитить упаковку из медчасти довольно трудно…
— Лекарства хранятся под замком? Так ведь?
— Так.
— И медчасть вы запираете?
— Разумеется.
— Сегодня, перед выходом в рейс, вы обязаны были проверить, на месте ли полученные вами лекарства. Вы сделали это?
— Сделал. Но отсутствия упаковки я не заметил.
— Шалва Геронтиевич, не будем лукавить. Вы, врач с пятнадцатилетним стажем, и не заметили отсутствие целой упаковки морфия! Когда, где и при каких обстоятельствах вы передали морфий Джомардидзе?
— Я не брал морфий.
— Решили упорствовать. В таком случае, мы будем вынуждены обыскать ваш дом.
— На это у вас нет никаких оснований.
— Основание есть — ваша возможная связь с опасным преступником.
Я снял трубку, набрал номер Бочарова. Услышав отзыв, сказал:
— Константин Никифорович, это Квишиладзе. Я по поводу санкции на обыск дома Челидзе. Считаю обыск необходимым.
— Георгий Ираклиевич, санкция получена. Можете приступать к обыску.
— Спасибо.
Положив трубку, я посмотрел на Челидзе:
— Шалва Геронтиевич, санкция прокурора на обыск вашего дома получена. Сделано это в полном соответствии со статьей сто шестьдесят шестой процессуального кодекса. Обыск будет произведен в вашем присутствии и в присутствии понятых. Вы готовы?
— Мне нужно подумать.
— Не понимаю, что тут думать. Обыск в вашем доме будет произведен в любом случае.
— Я имею право подумать?
— Пожалуйста. Думайте, пока я позвоню.
Снова набрал номер Бочарова:
— Константин Никифорович, Джансуг далеко?
— Рядом.
— Дайте его, пожалуйста.
— Даю.
Я услышал голос Парулавы:
— Батоно Георгий?
— Джансуг, связался, с кем я просил?
— Связался. Но дело не такое простое. По телефону из музея о таких вещах не говорят. Тбилисцы туда поехали. Обещали позвонить, как только все выяснят.
— Сегодня выяснят?
— Обещали.
— Тогда сразу свяжись со мной, хорошо?
— Обязательно, батоно Георгий.
Челидзе сидел, опустив голову и машинально поправляя рукой прическу.
— Подумали? — спросил я. — Едем?
— Георгий Ираклиевич, я хотел бы сделать заявление.
— Слушаю вас.
— Чистосердечное признание будет учтено следствием?
— Естественно. Вы хотите признаться?
— Хочу.
— Я слушаю.
Челидзе провел рукой по лбу, поднял глаза:
— Дома в тайнике у меня хранится оружие. Пистолет.
Без всякого сомнения, свое признание Челидзе сделал вынужденно, зная, что при обыске мы все равно найдем оружие. Его расчет прост: лучше поступиться малым, чем потерять большее. А это большее — соучастие в убийствах Чкония и Гогунавы.
— Ваше признание учтется. В тайнике хранится только пистолет?
— Пистолет и три обоймы патронов к нему. Ну и… раз уж речь идет о тайнике… Года три назад я нашел чужой паспорт. В Сухуми, на набережной. Решил его оставить. Больше там ничего нет.
