времени, сколько требовалось нормальной хозяйке, чтобы ознакомить гостя с диковиной и получить восхищенный отзыв. Я передвигалась за ней, время от времени выражая восторг с целью нарушить мертвую тишину.
Так перемещаясь в ритме комедии эпохи немого кино, мы обошли весь первый этаж и отправились на второй.
Все это время я чувствовала позади себя присутствие Джо, молчаливого, внимательного, и только оно удерживало меня от побега с рыданиями перемешанными со смехом из этого сумасшедшего дома.
Как я заметила раньше, жилище Джо являлось очень недорогим.
На втором этаже было только две комнаты, обе спальни, с ванной между ними.
Спальня оказалась такой же безобразной, как все остальные помещения. Казалось, все хрупкие, дешевые, безобразные женские безделушки, которые торговец мог продать, и товары, предлагаемые оптом, нашли путь в дом семьи Вито. Они заполнили целиком пространство площадью двенадцать на шестнадцать футов. Смесь подушечек для иголок (некоторые уже с пробивающейся наружу грязно-белой набивкой), статуэток (подделки подделок китайских фигурок), гребней и щеток с огромными камнями, приклеенными к ручкам, подушек яркого, порочного цвета, не годившихся ни для чего, ваз различного назначения, большей частью открытых, тонкостенных, раскрашенных полосками, вместе с туалетным столиком (дешевое подражание Ренессансу) — все это простиралось в виде мешанины дурного вкуса от одной стены комнаты к другой, утопив под собой две кровати из клена, выглядевшие здесь единственными приличными вещами.
Когда Мария открыла дверь, ведущую в соседнюю спальню, я услышала, как Джо сзади вздохнул.
— Идемте, — сказал он. — Достаточно, дорогая. Джоан все видит.
Но женщина мило покачала головой и надула губки. И тут для меня что-то вдруг встало на место. Я поняла, почему Джо женился на ней.
Все ее манеры до сих пор (если вы можете не обращать внимание на пустоту, оставленную метлой, стеревшей разум бедняги и придавшей всему, что она делала и говорила, немного жуткий вид) оставались девичьими. Вероятно, это было основным оружием Марии, так ей удавалось привлекать мужчин. В движениях ее бедер сохранилось что-то от четырнадцатилетней девочки, а в наклоне головы проглядывала зрелая кокетливость. Внешняя гармония по-прежнему присутствовала в ней, но теперь отвратительно бессмысленная.
Эта женщина напоминала Джо маленькую девочку, поэтому он выбрал ее себе в жены. Бедная Мария!
А сейчас она с пустой и ужасной имитацией того, что когда-то было милым очарованием, скорчила гримаску, покачала головой и повела меня в соседнюю комнату.
Там Мария начала все сначала, останавливаясь в различных местах, указывая пальцем и не произнося ни слова.
Только эта комната оказалась совсем пустой.
Я не знала, как реагировать, повернулась к Джо и взглянула на него. Он пожал плечами и сделал мне головой знак, чтобы я вышла. Я отступила в спальню, чувствуя, что мой лоб покрылся испариной, а через несколько мгновений впервые в жизни заметила дрожь в собственных руках. Я попыталась взять себя в руки, и дрожь вскоре унялась. Глубокий вдох и медленный выдох.
Помню, я тогда подумала, каковы сейчас мои чувства? Каковы ощущения? Что я собираюсь делать дальше? Я знала, как именно должна была себя чувствовать. Знала, что должна уйти отсюда, выпутаться из ситуации, которая слишком сложна для меня и потенциально слишком взрывоопасна. Я должна была испугаться до смерти, обнаружить в себе то, что Эллиот называет «романтическими взглядами».
Но все, о чем я могла думать в чужой спальне, стоя с переставшими наконец дрожать руками, это о жалости и о любви к Джо, и еще о жалости к Марии. Но больше всего мне хотелось защитить Джо, защитить от любых дальнейших травм. Это означало увести его отсюда, поскольку, очевидно, сама жизнь здесь была для него сплошной травмой.
Затем Джо вышел, ведя перед собой Марию и что-то тихо говоря ей. Женщина проследовала мимо меня с видом наказанного ребенка, с опущенными уголками дрожащих губ, не говоря ни слова, и я заметила в ее глазах слезы.
Джо промолчал, подошел к окну и стал смотреть на улицу. Через мгновение я присоединилась к нему, и мы стали разглядывать лужайку и дорожку к дому вместе.
Парадная дверь открылась, и из-за нее появилась Мария. Она несла огромную красную сумку. Через закрытое окно до меня едва донеслось ее беззаботное насвистывание. Мария шла по дорожке с грациозностью молоденькой девушки. Со спины, если не видеть часто появлявшейся в ее глазах пустоты, она выглядела веселой и привлекательной. Я взглянула на Джо.
— Она любит ходить по магазинам, — мрачно произнес он. — Я дал ей четыре доллара и отправил в Вулворт. Там закрыто, но она все равно найдет, где потратить деньги.
— Но это… безопасно?
— О да. Мария очень осторожна. Ее здесь все знают. Я позволяю ей ходить за покупками только по воскресеньям. Все закрыто. Она не может потратить много. Все заботятся о ней, — со злобой в голосе проговорил Джо, — а на следующей неделе пришлют мне счет за ее покупки.
— Ты можешь прекратить это.
— Да. Могу. Но не буду. Это моя вина.
— Ты взвалил себе на плечи целый мир, — сказала я. — Никогда не устаешь?
— Ты знаешь, что не должна была приходить сюда, — Джо повернулся ко мне, и я словно заглянула в лицо постороннего. — Чего ты хотела? Убедиться, правду ли я тебе сказал? Увидеть мое горе? Ну, теперь ты все видела. Маленькие девочки интересуются обратной стороной жизни; особенно дочери президентов банков. Ты все видела. Теперь уходи. Пожалуйста.
Наверное, он хотел разозлить меня, но это «пожалуйста» все испортило. Можно было сделать только одну вещь, и я сделала ее.
После поцелуя лицо Джо разгладилось. Он опустился на край кровати, а я присела ему на колени, и мы оба на мгновение замерли.
Потом Джо закурил. Я протянула ему одну из бесчисленных вазочек, заполонивших спальню. Он выпустил изо рта серое облачко дыма и закрыл глаза.
Я слегка толкнула его. Джо прилег на одну из подушечек. Окруженный оранжевыми, голубыми и желтыми думочками, он выглядел нелепо. Глаза оставались закрытыми, губы побелели. Похоже, ему наконец удалось расслабиться.
А мне этого не удалось. Потому что, толкнув его, я вдруг все поняла. Здесь все должно начаться.
Я прилегла рядом с Джо и внимательно посмотрела на него. Он почувствовал, что кровать слегка прогнулась под моей тяжестью, и его лицо исказилось. Тогда я приняла это за признак боли (но позже узнала лучше). Я положила свою голову ему на грудь, просунула руку под рубашку, стала гладить волоски на его груди, а при поцелуях слегка дергать их.
Каким он был милым!
Вдруг я почувствовала на себе взгляд Джо и спокойно позволила ему это, надеясь без особой надежды, что он смотрит на меня такими же глазами, какими и я на него, надеясь, что он забудет о моем несовершенстве, станет помнить только о моей любви к нему, о моей огромной любви!
— Теперь мы должны начать думать, — мрачно произнес Джо, отвел от меня взгляд и уставился в потолок. — Сейчас, когда уже слишком поздно. Я думал, что уже избавился от этого.
— Ты любишь меня?
— Что же делать? Тебе семнадцать. Господи, они дали мне пять лет за нечто подобное, а я опять вляпываюсь в это. Боже, боже, я безумнее Марии.
— Она была такой же симпатичной, как я?
— «Как я». Господи! «Как я». О, давай соблюдать правила грамматики.
Он закрыл глаза ладонями, словно стараясь защититься от света.
— Такая же симпатичная? — любопытствовала я. — Сколько ей было?
— Пятнадцать, — ответ прозвучал глухо.
