несколько миль, оглашая иногда воздух пустыни общими молитвами и восклицаниями. Здесь уже не встречались неприятельские отряды, которые могли бы задержать эту толпу или потревожить ее, потому что ислам мирно господствовал тогда над всей Аравией.
Магомет подошел к священному городу со стороны тех же возвышенностей, с которых он подходил и для осады его, и вошел через ворота Беви-Шейба, сохранившие по настоящее время название «святых ворот».
Через несколько дней к нему присоединился и Али, поспешивший вернуться из Йемена; он привел с собой много верблюдов для жертвоприношений.
Так как предполагалось, что богомолье это будет образцом для последующих, то Магомет строго соблюдал при нем все обряды, как те, которые он сохранил, уступая патриархальным обычаям, так и те, которые он ввел сам согласно откровению. Он был слишком слаб и немощен, чтобы идти пешком, а потому сел на своего верблюда и так объехал семь раз вокруг Каабы и выполнил паломничество между холмами Сафа и Мерва туда и обратно.
Когда настало время для жертвоприношений, он собственноручно убил шестьдесят три верблюда, соответственно числу лет его жизни; Али в это же время убил тридцать семь, сообразуясь тоже со своими летами.
Вслед за этим Магомет обрил сначала правую сторону, потом левую сторону своей головы. Обрезанные пряди волос были поровну разделены между его учениками и хранились ими как священная реликвия. Халид впоследствии носил всегда одну прядь этих волос на своей чалме и утверждал, что она придает ему сверхъестественную силу в битве.
Сознавая, что жить ему остается уже недолго, Магомет в это последнее пребывание в священном городе употребил все силы, чтобы возможно глубже запечатлеть свое учение в умах и сердцах своих последователей. С этой целью он часто проповедовал в Каабе с кафедры или на открытом воздухе, сидя на верблюде. «Вслушайтесь в мои слова, — говорил он, — потому что неизвестно, придется ли нам когда- нибудь снова сойтись здесь. О слушатели мои, ведь я такой же человек, как и вы; в определенное время явится ангел смерти, и я должен буду последовать его призыву!»
Он старался не только передать народу свое учение и познакомить его с обрядами, но и сообщить ему правила жизни как общественной, так и домашней; и эти правила, изложенные и поясненные, имели сильное и прочное влияние на нравственность, образ жизни и привычки всего мусульманского мира.
Имея, несомненно, в виду приближение смерти и, беспокоясь об участи, ожидавшей его родственников и друзей после его кончины, и, главным образом, заботясь о любимце своем, Али, который, как он заметил, вызвал недовольство своей недавней экспедицией в Йемен, — Магомет воспользовался минутой сильного возбуждения энтузиазма в своих слушателях и обратился к ним с торжественной речью.
«Вы веруете, — сказал он, — что существует только один Бог, что Магомет — Его пророк и апостол, что есть рай и ад, что смерть и воскресение несомненны и что предопределено время, когда восставшие из гробов призваны будут на суд?» Все присутствовавшие отвечали: «Мы веруем во все это». Тогда он стал торжественно заклинать их любить и уважать его семью, в особенности же Али. «Кто любит меня, — сказал он, — пусть будет другом и Али! Да поддержит Бог тех, кто отнесется к нему дружелюбно, и да отвернется от его врагов!»
По окончании одной из его речей, которую он произносил на открытом воздухе, сидя на верблюде, раздался, говорят, с неба Божественный голос, произнесший знаменитый стих Корана: «Худо тем, кто отверг теперь вашу веру. Не бойтесь их; бойтесь Меня. Ныне Я довел вашу религию до совершенства и проявил к вам Мое милосердие. Такова Моя воля, чтоб ислам стал вашей верой».
Услышав эти слова, говорят арабские историки, верблюд ал-Касва, на котором сидел Магомет, пал на колени в порыве благоговения. Эти слова, прибавляют они, служат печатью и заключением закона, потому что после них не было дальнейших откровений.
Выполнив все обряды и церемонии богомолья и изложив во всей полноте свою веру, Магомет сказал последнее «прости» своему родному городу и, став во главе своей армии пилигримов, отправился обратно в Медину.
Увидя ее, он воскликнул: «Велик Бог! Велик Бог! Есть только один Бог, и нет Ему подобного. Его есть царство, и одному Ему подобает хвала. Он всемогущ. Он исполнил Свое обещание. Он поддержал Своего раба и один рассеял всех его врагов. Вернемтесь же домой и поклонимся и восхвалим Его!»
Так совершилось это так называемое прощальное богомолье, потому что оно было последним для Магомета.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
О двух лжепророках: ал-Асваде и Мусеильме
Здоровье Магомета по возвращении его в Медину все ухудшалось; тем не менее он по-прежнему горячо стремился к распространению своего религиозного владычества и делал обширные подготовления ко вторжению в Сирию и Палестину. Пока он обдумывал чужеземные завоевания, два пророка явились его соперниками, оспаривающими его власть в Аравии. Одного звали ал-Асвад, другого — Мусеильма; они получили от правоверных вполне заслуженное название «двух лжецов».
Ал-Асвад, человек умный, одаренный убедительным красноречием, был раньше идолопоклонником, потом обратился в ислам, наконец, отступил и от этой веры, выдавая себя за пророка и проповедуя свою религию. Его неустойчивость в религиозных вопросах заслужила ему название «айлгала», то есть «флюгер». Из подражания Магомету он утверждал, что получает с неба откровения при содействии двух ангелов. Искусный фокусник, знакомый с магией, он приводил в удивление и смущение толпу зрителей иллюзиями, которые выдавал за чудеса, так что некоторые мусульманские писатели верят, что ему на самом деле помогали два злых джинна, или демона. Планы его имели одно время большой успех, из чего легко заключить, до какой степени были шатки в своих религиозных верованиях арабы и как легко они увлеклись всякой новой верой.
Перс Будхан, которого Магомет назначил вице-королем Счастливой Аравии, умер в этом году. Ал- Асвад, как глава сильной секты, убил его сына и наследника, женился на его вдове, умертвив предварительно ее отца, и захватил в свои руки бразды правления. Наджранский народ пригласил его в свой город; ворота Саны, столицы Йемена, также открылись перед ним, так что в короткое время вся Счастливая Аравия подчинилась его власти.
Слухи об этом самозванстве дошли до Магомета, когда он уже страдал первыми приступами опасной болезни и был озабочен приготовлениями для вторжения в Сирию. Злобно и раздражительно относясь к каждой помехе его планам и считая, что все затруднения и вся опасность зависят от жизни одной этой личности, он отдал некоторым из своих последователей, бывшим у ал-Асвада, приказание открыто или тайно убить его, так как оба эти пути были извинительны по отношению к врагам веры, согласно недавнему откровению, обнародованному Али. Два человека взялись совершить убийство не столько, впрочем, из религиозных побуждений, сколько из жажды мести. Один, по имени Раис, был смертельно оскорблен узурпатором; другой, дайлемит Феруз, приходился двоюродным братом новой жене ал-Асвада и племянником ее убитому отцу. Они явились к женщине, брак которой с узурпатором был, вероятно, вынужден, и убедили ее по арабским законам о кровной мести отомстить за смерть отца и прежнего мужа. С большим трудом уговорили они ее облегчить им доступ в комнату спящего ал-Асвада, решившись убить его. Феруз ударил его кинжалом по шее, но неудачно. Ал-Асвад вскочил и криками своими переполошил стражу. Жена его, однако, вышла и успокоила тревогу: «Пророк — сказала она, — находится под воздействием Божественного откровения». Тем временем крики прекратились, так как убийцы успели отсечь голову своей жертве. На рассвете знамя Магомета опять развевалось на стенах города, и герольд при трубном звуке возвестил о смерти ал-Асвада, иначе называемого лжецом и самозванцем. Он в течение четырех месяцев приобрел власть и пал жертвой ее. Народ, легко меняющий религии, вернулся к исламу так же скоро, как и изменил ему.
