Жрец Ораз сладко потянулся у себя на тюфяке, с удовольствием зевнул и вылез на палубу. На глаза попался Ахтой. И Ораз принялся обращать египтянина в истинную веру.
— Отрекись от своего Имхотепа! — потребовал он решительно и поставил перед Ахтоем статуэтку Мелькарта. — Или будешь поклоняться Ваалу хананеев, или полетишь за борт к акулам.
Ахтой, не слыша, не видя ничего перед собой, скорбно покачивал головой, и мысли его витали в мире атомов и мудрых истин.
— Слышишь, египтянин?
Ахтой болезненно скривился: что хотят от него эти люди?
— Отрекись от своего Имхотепа!
— Ты невежественный жрец, — сказал Ахтой, — твой мозг далеко отстал от твоих мускулов.
— Я тебя…
— Если я отрекусь от Имхотепа, это значит, я отрекусь и от Ваала. Непонятно? Сядь и слушай. Каждый народ поклоняется богам. Эти боги имеют разные имена, потому что народы имеют разные языки. Да будет тебе известно, что если я поклоняюсь Имхотепу, фенеху — Эшмуну, греки — Асклепию, то все мы чтим одно божество — бога медицины. Поклоняться твоему Ваалу, значит, поклоняться и другу его, Эшмуну, то есть Имхотепу.
— ?!
— Не понял. Начнем сначала. Ты, конечно, захочешь, чтобы я чтил твою богиню Астарту. Я чту богиню Хатор, этого достаточно.
— Ты меня не обведешь!
— Хатор, Астарта, Танит, Иштар, Анат, Афродита — это же разные имена единого женского божества.
— Но Ваал!
— Твой Мелькарт тоже есть у других народов в таком виде, в каком им открылся: Осирис, Ашшур, Мардук, Зевс.
— Ты такой же безбожник, как и твой друг, но только говоришь по-другому.
Ораз долго еще наставлял жреца истины. Но мысль о том, что каждый народ вправе считать свою религию истинной, с тех пор не давала ему покоя.
Плавание продолжалось. Трудности множились, и им не было видно конца. Неизвестность, предстоящие беды все более пугали измученных мореходов. И не в одной голове затлела мыслишка: «А не повернуть ли назад?..»
— Человеческие жертвы нужны, — в сотый раз объяснял Ораз адмиралу, и тот в конце концов согласился. Ибо неизвестно, что еще преподнесет океан, а Повелителя Кормчих нужно всегда иметь союзником.
— Знаете, — сказал Болтун, садясь на скамью гребцов, — араб-то завел нас в преисподнюю. Мы уже в Царстве Мертвых. Я смотрел в морду одной акуле и понял, что вокруг нас не рыбы, а рефаимы.
Болтуна избили, потому что никому не хотелось лишний раз слышать о Царстве Мертвых.
Заход солнца сопровождался сказочной игрой красок. Расплавленное золото колыхалось на волнах зыби, переливаясь всеми оттенками багрянца, пурпура и освещенного светильником рубина. Огненная дорожка убегала к тонущему светилу, прерываясь лазурными блюдцами, там, где рыбы потревожили поверхность моря. Одинокий фаэтон, выкрашенный солнцем в яркий розовый цвет, пролетел высоко над мачтами, сильно и часто махая крыльями, словно копируя голубиный полет.
— Ночевать он будет на земле, — сказал араб, смотря из-под ладони ему вслед.
В сумерках матросы видели высоко в небе знакомые фигурки длиннохвостых фрегатов.
— Самое большее через пять дней будет земля, верно? — спросил Астарт, и Агенор кивнул. Оба прекрасно знали, что полет фрегатов в сумерках — лучший указатель направления к суше.
Несмотря на штиль, крупные волны вздымали и опускали в глубокие провалы хрупкие суденышки. Ночь была спокойной. Гребцы мерно работали, разом вбирая в себя воздух и с шумом выдыхая.
Скрипели весла, плескались волны, потрескивали факелы на носу и корме. Анад на посту впередсмотрящего отчаянно боролся со сном, стараясь не выпустить из поля зрения кормовой огонь триремы.
На свет приплыли рыбы и множество змей. Сон моментально пропал. Анад с любопытством разглядывал извивающиеся ленты с плоскими, на манер весла, хвостами. Змеи старались не выходить из освещенного пятна, глотая беспечных рыбешек. Одной толстошеей полосатой змее попалась слишком крупная, но злодейка смело кинулась и укусила ее за брюшко. Рыбешка мгновенно оцепенела, медленно пошла на дно. Остроголовая охотница вдруг раскрыла необъятную пасть и принялась заглатывать добычу с головы. В пятно света попала светящаяся прозрачная медуза. Змеи отплыли, медуза отстала и попала под весло.
Анад опустил толстую снасть с голым крючком, и шустрая змейка тотчас обвилась вокруг, наполовину высунувшись из воды. У нее была красивая яркая кожа, усеянная поперечными черными и белыми кольцами…
Через сутки опять вступил в свои права муссон. Мореходы задраили кожами весельные отверстия и предались долгожданному отдыху.
Арабский кормчий, вытянув перед собой руку, определил количество «пальцев» от горизонта до известной ему звезды, едва угадываемой на посветлевшем небосводе.
— Почти на месте, приплыли, — сообщил он адмиралу.
Утро стремительно катило с востока, наполняя светом воздух и море.
Альбатрос посмотрел на воду.
— Но зелень моря говорит о глубине, а не о прибрежных мелях.
— Зелень говорит не только о глубине, — возразил араб, — но и о жизни. Там, где нет ни рыб, ни ее живой пищи, — вода синяя, это пустыня морская. Там, где есть жизнь, — вода зеленая. Под нами как раз море жизни. Так что по зелени трудно судить о береге. Вот когда вода станет белой, тут не ошибешься — берег рядом.
— Земля! — крикнул впередсмотрящий триремы. Вскоре темная полоска на горизонте приблизилась настолько, что стали различимы кроны кокосовых пальм.
— Страна зинджей, — прошептал араб.
— Скажи мне, кормчий, — адмирал стоял рядом с арабом и всматривался в берег, — может ли эта земля родить пшеницу?
Старик сабей удивленно обернулся: странно, что в такой волнующий момент адмирал хананеев заговорил о пшенице.
— Это мой последний вопрос, — объяснил хананей, — во время продолжительных плаваний мы всегда осенью пристаем к берегу и сеем пшеницу. Хананей не может без хлеба.
— Если сейчас выращивать пшеницу или ячмень, соберешь одну солому, потому что слишком много воды с неба. Через два месяца начнется сухой сезон, тогда и сей. Эта земля родит любое зерно и любой плод, данный богами.
На палубах выстраивались матросы в белых, праздничных одеждах. Из трюма триремы торжественно вышел Ораз в лиловой мантии. Араб забеспокоился.
— Ты, старик, клялся своими богами и моими… — начал он. — Я сдержу клятву. В скалистые, усеянные рифами берега бились могучие валы океанского прибоя. Обильная пена металась между волн, лепясь к камню и разбрызгиваясь хлопьями по обширной косе яркого кораллового песка.
Ораз взмахнул рукой. Слаженный хор грянул древний гимн Мелькарту.
— Прощай, сабей, ты помог нам. Пусть небо будет тебе домом, — адмирал склонил перед ним седую голову. Когда он поднял глаза на Ораза, пленник был уже принесен в жертву, исчез в кипящих волнах. Альбатрос сорвал с подставки компас и бросил в воду.
Он выполнил клятву.
Гимн славил Ваала и просил взамен дорогой жертвы покровительство небожителей, дабы счастье не покинуло сынов моря в их трудном деле.
