полуразложившейся, но уверял, что доведет до съедобного состояния. Правда, на кораблях еще оставалось зерно и вяленая рыба. Но рыба за многодневное плавание осточертела, да и от сырости в ней завелись черви. Зерно предназначалось для сева, и Альбатрос пообещал оторвать голову тому, кто посягнет на неприкосновенный запас.
К их костру подошел злой, взвинченный Медуза, которому выпала тяжкая доля быть старшим среди дозорных.
— Кого вы послали в дозор? — едва сдерживаясь, проговорил он. — Кого?
— Анада, — сказал Агенор. — У него острый глаз и охотничий слух.
— Клянусь небом, вы послали жалкого, глупого мальчишку, чтобы самим не идти!
Он уставился на Астарта.
— Я пойду, — произнес Эред, почуяв неладное, л начал собираться.
— Медуза меня ловит на крючок, — насмешливо заговорил Астарт. — Покажи-ка нам, Медуза, свои сандалии.
— Может, тебе что другое показать? — взорвался Медуза, сжимая устрашающих размеров кулаки. — Кто ты такой, тирянин? Не много ли на себя берешь?
— Не перестанешь орать… — Астарт встал перед Медузой, широко расставив ноги, — я тебя заткну — век не откупорят. Думаешь, не знаю, что ты попросил Ораза написать мое имя на подметках твоих сандалий? Я знаю этот египетский обычай — ты хочешь попрать мой дух и наслать на меня беды.
Медуза начал топать, отпечатывая на влажном песке рисунок подошвы, приговаривая:
— На! Еще на! И еще…
И пошел с победным пламенем в глазах. — Я пойду вместо Анада, — сказал Эред, останавливая за руку Астарта, и повторил твердо: — Я пойду! — Они подумают — я струсил! — воскликнул Астарт в сердцах. — Пойдет Эред, — подал голос Агенор. — Принесу пожевать, когда будет готово! — крикнул вслед Эреду румяный и озабоченный Фага. — Если Медузой к тому времени не закусишь…
Мореходы рассмеялись, не подозревая, как близок Фага к истине.
Эред догнал Медузу уже в зарослях — сквозь стену листвы с трудом пробивались отсветы костров — и схватил его за руку.
— Ты!.. Ты!.. — рассвирепел тот. — На кормчего! Да видит боги!..
Эред сдавил руку Медузы, приговаривая сквозь зубы:
— Я всегда молчал. Я всегда был покорен и покладист. Но сегодня… сегодня ты сожрешь свои сандалии вместе с ремешками и грязью на подметках. И поклянешься Ваалом, что никогда… никогда не причинишь зла Астарту.
Медуза рычал, повизгивал, бранился, затем вспомнил о ноже и выхватил его свободной рукой. Но Эред с такой силой тряхнул его за шиворот, что кормчий потерял всякую способность сопротивляться.
— Ладно, — прохрипел он, — пусти, я согласен… Больно! Да отпусти ты мою руку. Клянусь Ваалом, я все сделаю!..
— И сандалии съешь?
— Да! И сандалии!.. Эред оттолкнул его.
Медуза лежал в траве без движения.
— Ты поплатишься, Эред, — прошептал он не шевелясь. — Видят боги…
Эред наклонился, нашел его ноги, рывком содрал сандалии, порвав при этом ремешки. Медуза охнул и проворно пополз на четвереньках на свет костров.
Эред засмеялся и забросил сандалии в море. Отыскав Анада, он отправил его в лагерь и принялся осваиваться на своем сторожевом посту — огромном поваленном дереве, крона которого терялась где-то в темноте. Он расхаживал по стволу, поражаясь его размерам, нашел дупло: ткнул в темень мечом — оттуда вырвалась с жуткими воплями стайка каких-то зверюшек и рассыпалась по ветвям. Дупло походило на пещеру. Эред прикинул: здесь может спрятаться от дождя добрая половина экипажа биремы.
Устроившись на трухлявом своде дупла, он весь обратился в слух. С трудом пробивались сквозь зеленую стену леса голоса мореходов у лагерных костров. Более отчетливым был звук точильного камня о меч: кто-то с остервенением выправлял зазубрины на лезвии, получив, видимо, нагоняй за плохое состояние оружия от кормчего или от самого Альбатроса. Громко квакали лягушки. Кто-то постанывал и вздыхал в листве над головой Эреда. Кто-то плескался в темной заводи. Откуда-то из глубины леса прилетел протяжный угрюмый вой. Ночная птица? Слаженно пели неугомонные цикады. Во влажном остывающем воздухе носились крупные светляки, словно запутавшиеся в листве звезды. Пахло морем, гниющей древесиной, свежей травой, цветами. Малейшее дуновение бриза меняло запахи, приносило с острова новые, перемешивало их, насыщая ими липкую, тяжелую темень. Звуками и запахами ливийской ночи можно было любоваться, как красками моря на закате, или наслаждаться, как песнями Саркатра…
И вдруг сквозь восторг ливийской ночи пробилось острое чувство тоски. Эред вспомнил Финикию — и не закованные в камень пристани Тира, не сень храмов и не базарную толпу, а почему-то убранные поля ячменя, холмы, аккуратно разлинованные террасами полей, крестьянскую хижину на вершине холма, с увитыми виноградными лозами стенами и крышей. А рядом с хижиной — старую, звенящую на ветру перистыми листьями, финиковую пальму, в тени которой такая же старая, усыпанная плодами, яблоня. Вдали — зубчатая гряда гор, разорвавшая синюю ткань неба… Эта волшебная картина, увиденная им в далеком детстве в окрестностях Тира, грезилась ему и в саманном жилище скифа, и в Бубастисской тюрьме, и в море… Эред тяжко вздохнул, глаза его повлажнели. Вдруг словно молния пронзила его мозг: а как же Агарь? Он о ней и не вспомнил?! И почувствовал себя прескверно. Попытался представить ее лицо и не смог…
Затрещали ветви, послышались грубые голоса — из лесу вырвалась дюжина факельных огней, осветив погруженный в воду ствол дерева, лесной мусор на поверхности лагуны, носившихся с тревожным писком пичуг.
— Дохлая большая рыбина! — услышал Эред усталый и злобный голос Медузы. — Мы знаем, ты здесь, и от нас тебе не скрыться, хоть сдохни, хоть вползи морским червем в ил, хоть набей свое брюхо камнями и уйди на самое дно океана…
Эред понял, что пришли его последние мгновения: Медуза не остановится ни перед чем. И страх захлестнул его. Но тут же его бросило в жар: Астарт! Они могут убить спящего Астарта! Они обязательно убьют спящего Астарта, после того как расправятся с ним, с Эредом!
Он спрыгнул с трухлявого свода дупла-пещеры и неожиданно появился перед опешившим, замолкшим тотчас Медузой.
— Не успев дать клятву, ты ее нарушил, — с ненавистью проговорил Эред, — ты поклялся Ваалом. И будь я проклят, если Ваал тебя не покарает!
Медуза, опомнившись, выхватил из чьих-то рук копье, но Эред опередил его. Страшной мощи удар обрушился на Медузу, мореходы услышали хруст шейных позвонков. Его обмякшее тело медленно сползло с древесного ствола и плюхнулось в заколыхавшиеся звезды и лесной мусор…
ГЛАВА 44
Курс на преисподнюю
Дождливый сезон подходил к концу. Ливни все реже полоскали палубы, все чаще сияло жаркое солнце. Муссон превратился в потерянно рыскающий слабеющий ветер. Адмирал торопил гребцов. Ему не нравились берега страны зинджей. Здесь нельзя спокойно вырастить урожай: чернокожие озлоблены сабейскими работорговцами, и он стремился дальше на юг. К тому же адмирал боялся встречи с флотом сабеев. Судя по опустошенным селениям, у сабеев в этих водах было много кораблей.
Однажды в предрассветном тумане корабли хананеев едва не столкнулись с флотом работорговцев. Потребовалось все искусство старого кормчего, чтобы незаметно провести огромную трирему, между коралловой глыбой рифа и сабейским парусником, стоявшим на якоре. Укрывшись за скалистым мысом, Альбатрос вызвал Астарта и Агенора.
— Мне нужен арабский кормчий, — сказал он.
