Океан. Грозная, соленая, невидимая во мраке громада фыркала сейчас у наших ног. Там, где жидкий винил смешивался с вязкой полосой тумана, перемигивались огоньки стоящих на рейде судов. Попав на берег, Инна по-ребячески оживилась, спустилась потрогать воду, отскакивала с визгом от набегавшей пены. Попыталась подговорить меня насчет костра, но неотлучный Хосе разгадал ее намерения и запретил. В километре уютно светился маленький прибрежный городишко, и там непременно существовал отель, но Пенчо приказал оставаться тут, а сам уехал до ближайшей бензоколонки за продуктами.
Если правда то, что он не спал и предыдущую ночь, его следовало считать существом мистическим или киборгом с вечным заводом. Я умею долго не спать, но подобные самоистязания без острой необходимости заканчиваются плачевно: можно вырубиться совсем не там, где надо. За полтора суток, несмотря на неудобства, дед совершил ради Инны немало подвигов. Гораздо больше внимания, чем полагалось бы для рядового заложника. Он раздобыл лекарство и специальные шприцы, спальный мешок, крем от загара, безумно дорогую цифровую фотокамеру, небольшой кухонный комбайн, груду косметики, зонтик… Потом индейцы посовещались и приняли решение посылать за покупками меня, как личность менее заметную и менее ценную. Через три часа после того, как мы начали кружение по горным серпантинам, старик повеселел и, пожалуй, подобрел. Пока Инка уминала груду тигровых креветок, я был удостоен чести побеседовать с ним.
Мы обсудили разницу между испанским и португальским языками, затем разницу между произношением в Мексике и Южной Америке. Пенчо при этом проявил занятную осведомленность, спросил, понимаю ли я украинцев. Несколько невинных вопросов коснулись нашей «прошлой семейной» жизни. Я рапортовал почти без ошибок, небрежно путался в незначащих мелочах. Останавливались на подступах к городкам, сворачивали с трассы. Инна с Пенчо и Хосе отсиживались в кустах, а мы вдвоем с шофером ехали в магазин. Выходили также вдвоем, статус мужа от слежки не избавлял, но кое-что я приобрел и для себя в тех же аптеках, в цветочных лавках. Вроде бы отступления от списка никого не насторожили. Покупали всё, что наша боярыня просила. Попросила она много, но Пенчо ни разу не возмутился. Грелка, шампуни, фен, одеяло, два свитера, две пары кроссовок, даже эпилятор… Пенчо сунул мне в руку банковскую запечатанную пачку по пятьдесят евро, но когда я, старательно собрав везде чеки, попытался отчитаться по затратам, отмахнулся.
Он начинал заботиться о девушке не хуже родного отца. Когда мы добыли клубники, оказалось, что часть ягод давно перележали. Пенчо самолично принялся перебирать их, выкидывая порченые плоды в окно, чтобы Инне достались лучшие. Во мне непроизвольно засвербило чувство ревности. Я уговаривал себя, что он делает это не от большого душевного тепла, а из соображений санитарии, но до конца сомнения так и не изгнал. И попутно сочинил новую теорию, по которой Пенчо, кокаиновый барон, приехал в Европу отдохнуть от надоевшего Нового Света, влюбился в Инну и поклялся на ней жениться любой ценой. Мне в этом сценарии уготовили на выбор яму с бетоном или болото с молодыми аллигаторами в джунглях Колумбии.
После того как мы затарились испанским вином (заказ Инны), CD-плейером с десятком дисков в придачу (просьба Инны) и букетом орхидей для ароматизации воздуха в машине (понятно, чья идея), двух мнений у меня не осталось. Старый сластолюбец решил отойти от дел, продал последнюю тонну кокаина и купил островок в районе Бермуд для своих слюнявых плотских утех. Прежнего «мужа» с нетерпением ожидала стая тигровых акул по ту сторону пляжной сетки.
Мы разложили в «фольксвагене» сиденья. Пенчо осчастливил нас: мол, ночевать завтра будем по- человечески, — и как-то уж слишком настойчиво предлагал нам отдыхать. Краснокожие, судя по всему, спать не собирались, вышли из машины и уселись на травке. От воды тянуло сыростью, мы с Инкой подняли окна, завернулись в плед, но я еще долго не мог согреться. Чисто автоматически я прикинул, сколько в баке солярки, далеко ли до ближайшей деревни, где есть полицейский участок, и какая у Пенчо может иметься версия на этот случай. Скажем, я бы, на его месте, обвинил меня в угоне…
— У тебя была когда-нибудь настоящая мечта? — Инна ткнулась мне в щеку ледяным носом. — Я имею в виду такая мечта, чтоб просыпаться ночами и лежать, глядя вверх, и только об этом и думать? Вот такая мечта для меня Юкатан.
— Почему Юкатан? Почему не Ямал? — предложил я более достижимую цель.
— Я не знаю… — Она оставалась серьезной. — Существует еще одно место, Гранд-Каньон в Соединенных Штатах, туда тоже было бы здорово попасть.
— Я видел только в кино.
— А я вижу его во сне. Мне плакать хочется, когда открываю глаза и понимаю, что всё это только снилось.
— И что ты там во сне в каньоне делаешь?
— Ничего. Я там телесно как бы не присутствую. Ностальгирую. Острейшее чувство, словно тоска по родине. Мы с Робертом планировали туда поехать и начали уже копить деньги. Не так много и надо, тысячи четыре…
— Ого, это немного?
— Можно же накопить, согласись. Мы, пока еще в Риге работали и у Роберта была фирма, откладывали, а потом началась эта Германия, и всё как-то рухнуло, тысячи все разлетелись. Я собрала кучу материалов про этот полуостров, про древние индейские памятники, про туристические маршруты. Я даже загадывать боялась, смогу ли туда добраться, разочаровываться не хотела.
Если она играла, то лучшей актрисы мне видеть не приходилось. Полнейшая, стройная бессмыслица, ни одной контактной точки с происходящим. Но что-то же этой абсурдной схемой движет? Драные шлепанцы старика и пять тысяч евро на булавки… Один банк обчистили, и везут ее в другой? На шухере поставят или в форточку ночью пропихнут?
— И что бы ты там делала? — вернулся я к разговору. — Искала древних тольтеков?
— Я думаю, когда я туда попала бы, — она обняла меня под пледом, — мне бы пришло озарение, куда идти и что делать. Но скорее всего, идти никуда не придется. Вероятно, будет важнее сесть и послушать… Послушать ветер, понимаешь? Я верю, что как раз там находится конец моего пути, то место, куда стремится моя истинная сущность.
— Так ты там собираешься жить оставаться?
— Не обязательно. После того как я осуществлю свою мечту, кто знает, что со мной произойдет. Многие вещи могут показаться абсолютно неважными, понимаешь? Наверное, я смогла бы опять петь, но не так, как раньше. Мне почему-то кажется, я нашла бы совершенно иное звучание, совсем другую подачу… Во всяком случае, во мне исчезнет всё плохое. Расплывется, как синяк.
— То есть достаточно красиво запеть — и расплывется всё плохое?
— Милый Герочка, я не вижу ничего смешного… Тебе не приходило в голову, что все мелкие пакости, которые мы замышляем, происходят от бездарности? Если я целиком сумею окунуться туда, где я чего-то достигну, мне станет не до пакостей.
— Стой, стой, стой! Стало быть, коли мне медведь на ухе повалялся и рисую я, как та птица, значит, до конца дней останусь мелким подонком?
— Тебе подонком стать уже не суждено, не надейся.
— С чего бы это? Всё, что я умею, — гонять «КамАЗы» от Питера до Сибири, грузы подбирать… Ни нижайшего полета духа! С твоих слов получается, я в любой момент способен на гадость, а какой-нибудь там авангардист, измазанный в краске, — он почти святой.
— Зачем так сердито? Герочка, я стараюсь не тратить время на пустых мужчин. Я же чувствую, в тебе, несомненно, что-то есть. Я всегда это чувствую, в мужчинах, по крайней мере. Например, даже если он богат, но деньги достались ему легко, случайно, если он не приложил усилий, значит, он внутри пустой. А это очень страшно, пустота стремится себя чем-то заполнить. У человека внешне может быть всё замечательно, но если он не одержим хоть малюсеньким даром, то… Впрочем, ты не такой. Возможно, ты просто не хочешь мне сказать…
Я слегка запнулся. Да, кое-что ей явно знать не полагалось…
— Ладно, замнем насчет меня. Так ты станешь в Мексике второй Эллой Фицджеральд?
— Как я могу заранее знать, кем я стану?
— Ты увидишь мир под другим углом?
— Смотри-ка, а ты догадливей, чем кажешься с первого взгляда…
