ерунда, теперь смешно вспоминать. На самом-то деле все мы выкобенивались, чтобы понравиться девушкам. Только и всего. В глубине души, вот здесь, - он постучал себя в грудь, - я понимал, что никакой рок-звезды из меня не выйдет. И байк, и гитара, и баскет - всё это было и продолжалось в институте… А потом началась эта дурацкая война, началось это побоище в Чечне, и никто ни хера не понимал. Никто не понимал, как такое случилось, что ушли войска и оставили всё оружие, и никто из толстожопых генералов, как всегда, ни в чем не виноват. А к соседям приехал гроб. В гробу был мой лучший друг, он был старше меня на два года. Когда его забрали, никто не сказал, что повезут в Чечню, он даже автомат в руках не умел держать! - Коваль всхлипнул. Снова начала кружиться голова - то ли от алкоголя, то ли от дурманящего дыма, что облачком висел вокруг Хранителя. - Ты понимаешь, Бердер, мы даже не смогли с ним проститься, так его изуродовали. Гроб приехал уже запаянный.
И тогда моя мать сказала, что она лучше даст себя убить, чем отпустит сына в армию. Мои предки продали всё, что могли, чтобы меня отмазать. Это было… Это было как обухом по голове. Я чувствовал себя полным дерьмом, понимаешь? Не потому, что мне было стыдно не идти маршировать, тогда уже многие косили, а потому, что я не знал, как смотреть в глаза дружкам, которые возвращались… И знаешь, я в первый раз тогда задумался, что такое счастье. Мы сидели втроем с мамой и папой, и я спросил маму: ну что ты плачешь, всё уже позади, не пойду я в армию. А она сказала, что для нее единственное счастье - видеть сына живым. А отец сказал, что, если я буду продолжать гулянки и вылечу из института, он ничего не сможет сделать. И я поверил…
Я не словам его поверил, а поверил, когда мы гроб с телом Сереги несли… И я забросил всё, в один момент повзрослел. Я хочу, чтобы ты врубился, Бердер, дело не в том было, что я испугался. Ты же знаешь, я дерусь, и убивать научился! Но подохнуть ни за что! Подохнуть, потому что наверху кто-то так за меня решил! Я за мать испугался и послал всё к черту - и группу, и байкерские тусовки, и баскетбол, и на дискач ходить перестал. Для чего всё это, я потом понял. Всё это для женщин, чтобы быть самым крутым и нравиться теткам. В этом вся соль. Всё, что мы делаем, даже когда не сознаем этого, мы делаем только для них.
Я пришел к папаше и сказал… Гляди, сказал я, я продал мотоцикл. Вот деньги. И гитару продал. А теперь скажи мне, в чем твое счастье? Неужели ты живешь, как мама, ради меня? Папка дал мне подзатыльник и ответил, что я длинный балбес. Я живу, чтобы была счастлива твоя мама, сказал он.
И когда я в эту тему воткнулся, я стал лучшим на курсе, прикинь! Это я, один из главных прогульщиков. Мне уже на четвертом предложили место в аспирантуре, потом я перевелся, но это другая песня… Я воткнулся, что всё для них, и надо стараться чего-то достичь, иначе ни одна нормальная девушка не захочет иметь со мной дело. Бердер, я работал, как черт… Наверное, я хорошо работал, раз до сих пор жив, правда? Ха-ха!
Но я ошибался в другом, Хранитель… Я всё время искал нечто особенное, понимаешь? Мне казалось, что моя жена никогда не станет домашней клушей. Она должна быть самой красивой, самой стильной, иметь престижное образование, как минимум знать английский… Я представлял, как мы вместе займемся дайвингом, горными лыжами… и всякой прочей лабудой. И мне казалось, что я нашел такую. А потом я сам посадил ее на мотоцикл… Ладно, к черту! Всё к черту! Сегодня я понял… Я понял, что зря подсмеивался над предками. Счастье, оно… совсем не в дайвинге и не в английском… Вот так.
Бердер выколотил трубку. На его загорелом скуластом лице ничего не отражалось.
– Я не понимаю многих слов, но я слышу твои мысли, Клинок. Я рад, что не ошибся в тебе. Прости маму Клавдию, она не хотела тебя обидеть.
– Да ерунда!
– Нет, не ерунда. Ничего не произносится случайно. И мама Клавдия знала, о чем я буду с тобой говорить…
– Мать вашу, что еще стряслось?! Если тебе пришло в голову расплавить Питер, то на меня не рассчитывай. Я лучше суну Мальвине башку в пасть!
– Мальвина не станет тебя есть! Речь совсем о другом… Пойдем прогуляемся до реки! - Бердер неожиданно взял Артура под локоть. - Мама Клавдия очень боится и попросила меня подготовить остальных…
– Да что такое?! Почему именно она?
– Потому что она занимается маленькими детьми. Поговорим сначала о тебе, Клинок. Ты поступишь так, как решил. Но ты не можешь уехать в Питер прямо сейчас. Во-первых, твоя рука. Во-вторых, я не отпущу тебя, пока мы не закончим с урожаем и не набьем на зиму дичи. Это месяц. Но это не всё. Мальвина донесет тебя до Ильменского пожарища, дальше придется идти пешком. Вокруг города живут тысячи ковбоев. Если насекомые увидят змея, тебя убьют. Ты научился неплохо драться, но ты не Качальщик и не сможешь остановить толпу! Исмаил соберет для тебя хоть сотню дикарей, но…
– Я не удержу их!
– Да, ты не Качальщик и не умеешь владеть толпой. Это невозможно воспринять. Ты освоил, как при помощи укуса травы управлять лишь одним человеком… Поэтому мы считаем, что тебе еще надо кое-чему научиться.
– Мы? Кому это так важно, чтобы я дошел?
– Важно мне и маме Клавдии. Нет, не пугайся, Слабых меток искать не надо. Если ты согласишься задержаться еще на год, я постараюсь научить тебя.
– На год?!
– Ты вправе уйти хоть сегодня. Но помни, что в Москве тебе повезло! Тебя предали люди, которых ты же освободил от волшебного сна! Исмаил предостерегал тебя, чтобы ты не пытался их разбудить! Книга никогда не врет - Проснувшийся демон только один. Эти жалкие насекомые наверняка погибли, а в Питере у тебя нет друзей. Папа Рубенс уступил власть губернатору…
– Ты не говорил мне об этом!
– А зачем? Послушай и поверь мне. Я тебя никогда не обманывал. Тебе надо научиться управлять дикой стаей. Не прирученным летуном, а дикой стаей! Тебе надо научиться убивать живое, не прикасаясь, и научиться скрываться там, где скрыться негде. И задерживать дыхание под землей. И наводить морок на толпу. И еще многое другое… Времени очень мало, я прошу всего год. Один год, Клинок!
Артур оглянулся на деревню. От волшебной панорамы убегающих вдаль пологих холмов у него всегда захватывало дух, но сегодня вечером было не до привычных пасторалей.
– На что тебе мало времени, Хранитель?
– Ты знаешь, что дети, рожденные от Качальщиков, не выносят городов. Не те дети, которых мы покупаем или берем силой, а прямые потомки рожденных на пожарищах… - Бердер отвернулся и смотрел на поднимающийся серп луны. - Так вот. У Хозяйки рода есть бочка из-под химии, она спрятана глубоко в подполе, в старой хижине… Ни один Качальщик не может провести возле этой бочки больше минуты. И новорожденные тоже начинают задыхаться. Твои сын и дочь не задыхались, они городские. Но месяц назад впервые…
Артура пронзила догадка:
– Возле бочки выдержали дети Качальщиков?!
– Да. Правнук Семена. Он не знает, не вздумай сказать. И еще одна девочка с Севера. Мы точно знаем, что ее отец Качальщик. Это седьмое поколение, Клинок… - Хранитель сгорбился, точно нес неподъемную тяжесть. - Сегодня тайна известна нам троим, но завтра это же произойдет в других общинах. В Книге сказано об этом, но раньше мы не могли прочесть. Там сказано: 'Когда взойдет седьмой колос, корни его сгниют, но початок нальется невиданной силой'…
Завтра это станет известно всем, а послезавтра дети подрастут и поймут, что смогут уйти в города. Теперь ты понимаешь, почему я прошу тебя задержаться? Я соберу старейшин и обещаю тебе, что чужой мужчина не притронется к твоей жене.
– Но что я могу?..
– Если ты выживешь в Питере, ты сможешь сделать так, чтобы там выжили наши дети. Иначе придет день, когда некому будет хранить равновесие.
