– Во-во, красивая! Через ту красоту и жизнь спортилась… Умный народ-то поговорку сложил: не родись красивой, а родись счастливой! Эх, кабы вышла по любви за нормального мужика, я б сейчас внуков нянчил… Жизнь по-другому бы пошла! А то связалась с тем торгашом Говорил ведь – стар он для тебя. Не послушалась. Солидностью да обеспеченностью прельстилась… Шесть лет держалась, а потом – осталась без детей, без семьи, да и годы убежали. Найдет ли счастье теперь, не знаю…
Он с сожалением покачал всклокоченной головой и с раздражением добавил:
– Все Вика эта виновата… Она дочку с пути сбила!
– А кто эта Вика? – насторожился Станислав.
– Да Монина Виктория… Вертихвостка чертова, подруга дочкина. В больнице познакомились, еще когда моя туда после школы работать устроилась. Потом вместе в училище были и сюда вернулись, опять вместе в больнице работали. Похожи они очень внешне. Их иные с первого взгляда даже путали. Только Ритка моя чуть повыше будет да прическу покороче носила. А у Вики волосы длинные – до лопаток. На этом сходстве они сперва и подружились – необычно же, чужие люди!
Стараясь не выдать охватившего его волнения, Станислав, как можно равнодушнее, поинтересовался:
– Вика-то с ней переписывается?
Старик потер пальцем лоб и злорадно сообщил:
– Охладела Ритуха к ней после развода. Этого Олега ей Вика ведь подсунула. Люди говорили, будто Вика сама с ним раньше крутила, а потом Ритке передала – пользуйся! Может, когда Рита с Олегом уже поженились, он с Викторией продолжал встречаться, кто знает? Словом, не знаю, что промеж них вышло, только после дочкиного возвращения ко мне в 83-м, шлюха эта, прости господи, у нас бывать перестала. А до свадьбы, помню, целыми днями тут ошивалась. Секретов меж ними никаких не было, «не разлей вода» были. Да и после свадьбы, знаю, первое время дружили еще…
Разочарованно смерив взглядом опустевшую емкость, Панов хихикнул:
– Слышал бы, какой отлуп моя Вике дала за день-два до своего отъезда к тетке. Я краем уха слыхал через стенку – они на кухне говорили. Вика заявилась вечером, неожиданно, скукоженная какая-то. Мне же интересно, чего это вдруг она заявилась, – прислушиваюсь… Сперва тихо чего-то шептались. Потом Ритка так громко говорит: «Ты что, свихнулась? Мало ты мне жизнь поковеркала». Чего Вика ответила, не слыхал. Только моя тут дверь открыла и говорит: «Уходи, Виктория, уходи…» Та прошла, вихляясь, и мне вежливо брякнула: «До свиданьица, Сергей Николаевич!» А уже с порога Ритке: «Смотри, не пожалей потом, Ритуля…» И дверью как хлопнет. Я, конечно, пытался свою расспросить, что случилось. Да где там! Вот так, корреспондент.
Теперь Станислав передумал показывать фотографию, привезенную с собой. Он уже почти был уверен, что у Саржиной все это время жила Виктория Монина под именем Маргариты. Как это произошло и где теперь настоящая Гвоздкова, приходилось пока только гадать. Чтобы проверить свои выводы, Широков спросил:
– Сергей Николаевич, почему Рита решил уехать именно к вашей сестре, с которой вы отношений не поддерживали, да и она, вероятно, тетку почти не знала?
– Тошно ей тут было после развода, да и я бузил… И неприятности какие-то, чую, были у нее По работе. Так мне как-то и сказала: «Пропадайте вы все здесь пропадом, уеду, куда глаза глядят, не могу больше!» Потом про тетку вспомнила – все же не чужой человек, хоть и не виделись с нею с Машенькиных похорон. Заставила меня Анне написать. Та согласилась. Вот Ритка и уехала. Теперь там так и живет и о батьке не вспоминает!
Панов всхлипнув и посмотрел в окошко.
– А где племянник, Ефим этот, не слышали?
– Я же говорил, что милиция не поймала. Я и Анну спрашивал, когда гостил у нее. Сама она не знает, жив он или нет. По мне, так гадов таких земля носить не должна.
Тут старик смущенно покосился на Широкова и несколько виновато сообщил:
– Вишь ли, дело в чем. Ритка мне незадолго до отъезда проговорилась, что в июне 75-го перед самыми выпускными экзаменами, ее в училище нашел Ефим. Это ведь уже после ограбления было, милиция его ис кала… Ефим интересовался у Риты, куда уехала мать, Анна то есть. Ритка город только от меня знала, но ни улицы, ни дома. Так ему и сказала. Так тот бандюга, вместо благодарности, пригрозил, что прикончит и ее, и меня, если Ритка кому-нибудь проболтается про его появление. Ритка испугалась и все годы этот факт от меня в секрете держала. Так что, может и жив еще, зверюга…
Решив, что глубже копать неудобно, оставаясь в личине «корреспондента», Широков начал прощаться, тем более что прошло уже два часа, а в управлении он обещал быть к обеду.
Панов удивленно захлопал глазами:
– Как же так? Ты ничего не записал про боевые дела мои?
Но Широков искренне успокоил, что встреча эта не последняя, они обязательно еще увидятся и поговорят более обстоятельно.
Поворот истории показался Широкову настолько неожиданным, что он решил до возвращения к товарищам удостовериться в факте подмены в больнице, где работали обе «героини». Поэтому, выйдя на ближайшую оживленную улицу, он из автомата позвонил в управление и сообщил Никифорову, что задерживается. Не желая пускаться в пояснения, Станислав не совсем учтиво бросил трубку. Затем он поймал подвернувшееся такси и помчался в больницу.
Работник, ведавший кадрами младшего персонала, с удивлением разглядывал красную книжечку, протянутую запыхавшимся приезжим. Потом он глянул поверх очков на предъявителя, представился сам и достаточно доброжелательно поинтересовался, чем может помочь милиции. На провокационный вопрос, работает ли у них Монина Виктория, мужчина подозрительно смерил Станислава взглядом с головы до ног и сказал:
– Гм… по-моему, в первую очередь милиция должна знать, что Монина у нас не работает, поскольку она уже три года как умерла!
Широков на мгновение потерял дар речи и грохнулся на оказавшийся рядом стул. Несколько оправившись or второго за какие-то пару часов удара, Станислав хрипло спросил:
– Не будете и вы Григорий Владимирович, так любезны, рассказать мне обо всем поподробнее. Я недавно приехал и не говорил еще со здешними коллегами по этому поводу.
По выражению лица собеседника было ясно, что говорить ему на эту тему не особенно хочется, да еще в преддверии обеденного перерыва, о чем красноречиво свидетельствовал взор, обращенный к настенным часам. Но Широков не хотел уступать.
– Я понимаю, что скоро обед, но для меня крайне важно услышать все именно сейчас: мы расследуем тяжкое преступление, и счет времени идет на часы!
Под впечатлением искренней мольбы в голосе оперативника, кадровик смирился со своей участью. Поудобнее расположившись в кресле и покусывая дужку снятых очков, заговорил:
– Собственно, лично я Монину знал плохо, так как работаю в должности с 1983 года. Насколько я помню из ее личного дела, с которым знакомились ваши коллеги весной 85-го года, Монина Виктория Ивановна была принята на работу в нашу больницу медсестрой или няней еще в 1972 году. Потом училась в медучилище в соседней области, вернулась сюда в 1975 году уже специалистом. Работала на различных должностях младшего и среднего персонала.
Он чуть подумал, стараясь точнее вспомнить обстоятельства и правильно их изложить:
– С 1983 года как раз Монина стала сестрой-хозяйкой, а попросту говоря, – завхозом. Замечаний серьезных по работе не имела, ходила в передовиках. Поговаривали, правда, что она…– кадровик замялся, подыскивая точное определение, -…несколько легкомысленна в отношениях с мужчинами, но это, скорее, ее личное дело. На работе это не отражалось. Но вот в марте 1985 года выяснилось, что Монина замешана в серьезных махинациях с лекарствами, в том числе, с наркотиками. Разразился скандал. Мне не хотелось бы касаться сути подробно, ибо некоторые из косвенно виноватых людей до сих пор работают в больнице. Они не были замешаны в делах Мониной, но проявили, как тогда говорили, халатность, за что и пострадали в
