– Отведи их в Каллеву, передай какой-нибудь доброй, достойной доверия женщине, которая сможет найти их мать. Скажи им, что римляне пришлют в город провизию, и они не будут больше голодать, однако накорми их сейчас. – Он сделал знак ординарцу, который достал пакет полевого рациона из собственных запасов легата и передал его испуганным девочкам.
Видите, дети, думал Квинт, не все римляне жесткие чудовища как вы, без сомнения, верили. И он надеялся, что придет время, когда угнетенный народ сможет взирать на римлян без ненависти или апатии безысходности.
Но когда они миновали страну атребатов и достигли великой священной равнины, атмосфера изменилась. Сюда волна не принесла ни голода, ни разрушений. Маленькие фермы выглядели процветающими, туземцы встречали римлян недоуменными взглядами, и, собираясь вместе, удивленно переговаривались, ибо эти края лежали в стороне от всех римских военных дорог, и тропы, ведущие сюда, трудно было бы найти без проводника-регния.
Как бы то ни было, но в последний день перехода, когда они достигли границ священной равнины, они заблудились.
Регний не мог найти дорогу среди мириад холмов, испещрявших равнину. Эти травянистые курганы – могильники древнего народа – делали пейзаж столь жутким, и, однако, однообразным, что римляне ходили среди них кругами. Вдобавок, весь день не было солнца – только моросящий дождь и плотный туман, сильно затруднявший видимость.
Когда стемнело, они прекратили поиски и встали лагерем. Вскоре легат послал за Квинтом. Тот, редко видевший вечно занятого Петиллия после перехода через Темзу, поспешил доковылять до его палатки. Легат приветствовал его беглой улыбкой:
– Садись, рад видеть, что ты быстро поправляешься. У тебя есть хоть какое-нибудь представление о том, где мы?
Квинт покачал головой.
– Боюсь, что нет. Как тебе известно, я выезжал на равнину с южной стороны, а покидал ее с западной. К тому же у меня был проводник.
– Я думал, что у меня он тоже есть, – сухо заметил Петиллий. – Этот регний клялся, что знает страну, как собственную ладонь, но явно врал. Хуже того, кажется, он испуган. Утверждает, что его преследуют духи мертвых, и что этот туман наслали друиды, чтобы мы не нашли Стоунхендж.
Квинт испытал некое сочувствие к проводнику. Здесь царила странная атмосфера. Темные, молчаливые могильники, казалось, толпятся кругом, словно наблюдая.
– Это смешно, – нетерпеливо продолжал Петиллий, – чтобы шестьсот человек могли так заблудиться. Остается уповать, что завтра погода прояснится.
–Я знаю, что мы должны пересечь большую реку… Эйвон, – неуверенно произнес Квинт. – Она должна быть к западу от нас… если мы определим, где запад. Прошу прощения, легат, что я не могу оказать большей помощи…
– На заре я пошлю разведчиков искать реку, – сказал Петиллий. Затем он со свойственной ему трезвостью ответил на извинения Квинта. – Ты не виноват, что мы заблудились. Я и не ожидал, что ты послужишь проводником. Я взял тебя потому, что Верховный друид тебя знает. Когда мы встретимся, надеюсь, он будет сговорчивей, из-за того, что ты с нами.
– Не знаю, будет ли рад Верховный друид моему присутствию, – откровенно сознался Квинт. – Было мгновение, когда я был уверен в обратном. – Квинт вспомнил о ярости Конна Лира, когда он упомянул Гая Туллия.
– Да, но, насколько я понимаю, его внучка тебя любит, – лукаво заметил Петиллий, – и удивительно, чего могут добиваться женщины, когда они того хотят.
Квинт закаменел. Затем холодно и резко произнес:
– Я не стану использовать ни Регану, ни ее чувство ко мне, если оно вообще существует, поскольку между нами не может быть ничего… и никакого будущего.
Легат вскинул брови, изучая красивое суровое лицо, решительную линию рта, умные выразительные глаза.
– Конечно, – сказал он без всякого выражения. – Итак… Спокойной ночи, центурион. Довольно на сегодня.
Квинт вернулся в свою палатку. Ему было не по себе при мысли, что он разгневал легата, и пугала собственная ярость от предложения использовать любовь Реганы как орудие для достижения целей Рима. Несколько позже, успокоившись, он понял, что замечание легата было вполне разумным с точки зрения римлянина. Но для Квинта, когда речь заходила о Регане, все разумные доводы теряли значение, и он начал искренне надеяться, что они никогда не найдут Стоунхендж.
На следующее утро показалось, что надежды эти оправдаются. Туман и морось не развеивались. Разведчики Петиллия, которым было приказано не удаляться больше, чем на расстояние оклика,
Легат уже собрался приказать выступать в направлении, указанном издерганным проводником, поскольку больше ничего не оставалось, когда последний разведчик вернулся, ведя пленника. Квинт заметил движение перед палаткой легата, и услышал шум, и подъехал на Фероксе посмотреть, что происходит.
Пленником оказался Бран. Он стоял перед легатом, бил себя в грудь и указывал куда-то через плечо.
– Он следил за нами вон с того холма, – объяснил разведчик Петиллию. – Я не смог добиться от него, кто он такой.
Квинт вышел вперед и отдал честь.
– Я знаю, кто он такой, легат. Это немой слуга Верховного друида, о котором я рассказывал.
