громко кричал: «Ну, Крэг, пора двигаться!» И баран где-нибудь на отдалённом гребне вызывающе топал ногами и тотчас, держа нос на ветер, пускался в путь, то ускоряя, то замедляя бег, но всегда держась на расстоянии не менее пятисот шагов от охотника. Когда Скотти садился отдыхать, баран искал себе пищу. Если Скотти прятался, баран в тревоге бежал к тому месту, к которому нельзя было приблизиться незамеченным. Если Скотти долго оставался неподвижным, баран напряжённо следил за ним и также не двигался с места.
Однообразно протянулись десять недель. Между охотником и животным установились странные отношения. Крэг так свыкся со своим положением, что признавал Скотти как неизбежное, почти необходимое зло. Однажды утром, когда Скотти только что поднялся и осматривал местность к северу, отыскивая барана, он услышал продолжительное фырканье далеко позади себя и, обернувшись, увидел старого Крэга, нетерпеливо поджидавшего его. Ветер переменился, и Крэг переменил направление, но не хотел двигаться в путь без своего неизменного спутника. В другой раз Скотти потерял два часа на переход через горный поток, который Крэг одолел одним прыжком. Когда он с большим трудом достиг, наконец противоположной стороны, он услышал знакомое фырканье и, оглядевшись, увидел, что Крэг вернулся узнать причину его задержки.
XVIII
Так в течение зимы они прошли всю главную горную цепь, начиная от Кутенейских высот, через горный проход Воронье гнездо, к западу против ветра, потом прямо на юг, к хребту Макдональда, и вперёд, вперёд, до горы Гэльтом. День за днём одно и то же: два движущихся тёмных пятна на безграничной снежной поверхности. Неоднократно их и переходили другие овцы и бараны и другие охотники. Однажды им встретилась партия рудокопов, которые слышали о Скотти и его охоте и стали подзадоривать его криками. Но он только тупо осмотрелся в их сторону и прошёл мимо, не обращая на них внимания. Несколько раз Крэг пытался скрыть свои роковые следы в следах какого-нибудь проходившего перед ним стада. Но Скотти не так легко было обмануть. Все затруднения он преодолевал, благодаря своему упорству и неутомимости, и всё меньше и меньше было перерывов в его погоне. Снежные бури прекратились вместе с западным ветром, и природа, казалось, вступила в полосу успокоения.
Дальше, всё дальше они пробирались, держась всё на том же неизменном расстоянии друг от друга. На обоих уже лежала печать времени и смерти. Оба худели со дня на день, и глаза их ввалились. Волосы охотника побелели с тех пор, как он пустился в эту безумную погоню. Посерели голова и плечи барана, и только глаза ещё не утратили своего янтарного блеска, и прежними оставались его великолепные завитые рога, которые он так же гордо носил, как и в первый день охоты.
Каждое утро человек вставал со своего жёсткого ложа, полузамёрзший и голодный, но яростный, и крался вдоль скал, стараясь подойти к барану на расстояние выстрела. Но Крэг всегда предупреждал его вовремя и, вскочив из своего ночного убежища, шёл вперёд, ведя за собою охотника. Третий месяц был уже на исходе, когда они направились обратно от хребта Гэльтом в область Табачного ручья и затем к востоку, держа направление на Гендер-Пик.
Здесь, на месте рождения Крэга, они сделали остановку: Скотти на одном гребне, баран — в шестистах шагах дальше, на следующем. В течение двенадцати долгих недель Крэг вёл за собою охотника через снега и горные цепи — пятьсот миль тяжёлого пути! И снова они вернулись обратно к исходной точке своего путешествия, потеряв каждый по крайней мере половину своей жизни за этот короткий промежуток времени. Скотти присел на камень и закурил трубку. Крэг поспешил воспользоваться этим и стал искать траву. Пока человек находится в виду, баран не покинет своего места на гребне. Скотти это отлично знал на основании долгого опыта. И вот, пока он сидел и покуривал, какой-то злой дух внушил ему хитрый план.
Он выколотил из трубки недокуренный табак и спрятал её в карман, затем нарезал несколько прутьев с карликовых берёз и стал собирать камни, а баран издали наблюдал за его движениями. После этого Скотти перебрался на самый край скалы и при помощи прутьев, камней и части своей одежды соорудил чучело, которое должно было изображать его самого. Держась под прикрытием чучела, он стал пятиться назад и скрылся за краем скалы. Целый час он карабкался и крался, пока не достиг скалистого откоса позади барана.
Крэг всё ещё стоял на месте, величественный, как бык, изящный, как олень. Его рога широко закручивались над головою, подобно грозовым тучам над горной вершиной. Он внимательно разглядывал чучело, удивляясь, почему его враг так долго остаётся в неподвижности. Скотти был теперь на расстоянии трёхсот шагов от него. Позади Крэга виднелись невысокие утёсы, а впереди была открытая снежная площадка. Скотти лёг ничком и обсыпал всю свою спину снегом. Потом прополз двести шагов, не останавливаясь и не спуская глаз с головы барана. Старый Крэг по-прежнему смотрел на чучело, изредка выражая своё нетерпение топотом передних ног. Один раз он оглянулся. Он мог бы легко заметить подползавшую к нему смерть, но его правый рог роковым образом заслонил собою врага.
Всё ближе и ближе, под защиту утёсов, подползал охотник. Наконец, укрывшись за ними, он мог отдохнуть и осмотреться. Баран был теперь от него на расстоянии не более пятидесяти шагов. В первый раз в своей жизни он увидел так близко эти знаменитые рога. Он видел широкие плечи барана, красивый выгиб шеи, всё ещё толстой, несмотря на изнурение животного. Он видел, как это великолепное животное выпускало сквозь трепетавшие ноздри горячее дыхание жизни. Он даже мог уловить отблеск живого огня в этих ясных янтарных глазах. Он всё это видел… но медленно и спокойно поднял к плечу карабин!
Крэг продолжал стоять на месте как зачарованный, следя за своим неподвижным врагом по ту сторону оврага.
Поднялся карабин, никогда не дававший осечки, направляемый глазом, никогда ещё не ошибавшимся! Но рука горца, которая не дрожала раньше, убивая людей, дрогнула, как будто он был чем-то испуган.
Два мира, две различные природы сошлись.
Лицо охотника было спокойно и сурово, к руке вернулась её твёрдость. Грянул выстрел, и Скотти спрятал голову: так необычен был отзвук его в скалах. На отдалённых камнях послышался шум, затем как будто протяжное храпенье. Но он не смотрел туда и не двигался. Через две минуты всё стихло, и он боязливо приподнял голову. Не ушёл ли баран? Или что ещё могло случиться?
Там, на снегу, лежала неподвижно громадная серо-коричневая масса, и с одного её конца, как кольца двуглавой гидры, виднелись удивительные рога — история пятнадцати лет великолепной жизни. Концы их, уже сильно истёртые, были когда-то теми маленькими рожками, которые приносили ягнёнку победы в его битвах. Далее шли годы могучего роста, отмеченные широкими кольцами, год болезни и след первой любовной схватки на кольце пятого года. На закруглённых концах рогов погибло немало волков. И о многом ещё говорили эти кольцеобразные наросты на рогах, свидетели целой жизни.
Скотти медленно подошёл к поверженному животному, С каким трудом завоёваны эти рога! Но он смотрел не на них, а в жёлтые спокойные глаза Крэга, открытые и ещё не омрачённые смертью. Охотник чувствовал холод во всём теле и не мог понять своего странного состояния. Напряжение, к которому он принуждал себя в течение несколы и месяцев, наконец оборвалось. Он присел на камень, повернувшись спиною к рогам, и попробовал жевать табак. Но во рту было сухо, и он тотчас выплюнул его. Ему было не по себе.
Слова имели мало значения в его жизни. Он умел только ругаться. Другого способа изливать свои чувстна он не знал. Но ругаться ему не хотелось.
Долго он молчал, потом произнёс: «Я бы вернул это ему, если бы мог».
Он посмотрел вдаль, и взгляд его упал на оставленную им верхнюю одежду. Тогда он сообразил, отчего ему холодно, и перебрался через овраг, чтобы собрать свои вещи. Вернувшись и снова подойдя к рогам Крэга, Скотти посмотрел на поверженного могучего красавца, все повадки которого он хорошо изучил за время многодневной непрерывной погони, и острое, до сих пор не испытываемое с такой силой чувство раскаяния овладело им, вызвало резкую душевную боль. Он развёл огонь. Затем, почувствовав себя лучше, снял шкуру с шеи барана и отрезал его голову. Это была привычная работа, и он проделывал её механически, вырезая себе куски мяса, достаточные для утоления голода. Потом, согнувшись под тяжестью своей добычи, — тяжестью, которая была бы ему едва заметна ещё три месяца тому назад, — он двинулся в
