больше, чем его отряд?
Посланника перекосило, а Монтекки продолжал.
– Не выйдет, Камерини. Мои солдаты не будут воевать под началом Лукезе. Так и передайте дожу.
И конвой посланника исчез в клубах пыли, поднятых всадниками на дороге. Над пылью раскаленной синевой сияло небо.
Отряд продвигался форсированным маршем – раз совет пожелал, чтоб Монтекки возвращался немедля. Но это отнимало слишком много сил у раненых. Вдобавок за кампанию против Милана Монтекки заплатили, а за войну с турками – еще нет. Поэтому Монтекки, поразмыслив, решил – не стоит излишне торопиться.
Миновав очередную деревушку, они остановились. В низине между холмов можно было расположиться вольготнее, чем на жалких деревенских улицах. В таверне и у мужичья взяли, что нашли, и отпраздновали, наконец, победу.
В ту же ночь на них напали. Поначалу Монтекки, который крепко спал и с трудом разлепил глаза, подумал, что это Браччо вернулся со свежими силами, чтобы отомстить за поражение.
Но он ошибся. В открытом бою Лукезе не мог сравниться со своим противником, но резать ночью спящих его солдаты умели виртуозно. Лукезе сумел обойти и окружить отряд Монтекки и воспользоваться всеми преимуществами неожиданного нападения. Солдаты Монтекки сомкнулись вокруг него, но было слишком поздно. Драться почему-то было очень трудно, для того, чтобы сделать простейший выпад, приходилось прилагать чудовищные усилия, привычный клинок стал так же тяжел, как бастард Гоффредо, сражавшегося рядом.
Все сливалось воедино – хриплые крики и ржание бесившихся коней, багровый туман, застилающий глаза, и рыжее пламя, с костров перекинувшееся на палатки. Последнее, что Монтекки увидел, прежде чем его оглушили – отрубленная рука, лежавшая на земле. Рука, не выпустившая меч.
Меч Гоффредо.
Кляп затыкал рот, лицо прикрывала рогожа, голова раскалывалась, и казалось, что долетавшие до него голоса раздаются в бреду. Но уж слишком знакомы были эти голоса.
– Почему, мессере? Это было бы безопаснее. И какая разница, где он умрет – здесь или в Венеции? – Это Лукезе.
– Если б не было разницы, я бы устроил так, чтобы в вино для него трактирщик добавил яд, а не сонную настойку. – Голос Камерини.
Яд...снотворное... что-то такое уже было. Но давно...и не с ним, не с ним...
– Не все его люди убиты. Уцелевшие прячутся где-то за холмом и могут попытаться отбить его.
– То, что они уцелели – это ваша вина, Лукезе. Поэтому его должны везти тайно. Что до прочего... В Совете желают лично убедиться, что предатель получит по заслугам. Как раз то, что ему обещано. Его вознесут выше всех. На самой высокой виселице.
Лукезе хохотнул.
– Меня-то вам так поймать не удастся. Я получу то, что мне обещано.
– Безусловно, синьор Лукезе, безусловно.
И они везли его тайно, в повозке, натянув на голову мешок. Монтекки не мог угадать, что это за дорога. Лукезе среди тех, кто охранял пленника, не было. Несомненно, подлый венецианец разделил свой отряд, дабы сбить с толку солдат Монтекки, на тот случай, если они вновь объединились и собираются напасть и освободить своего командира. А вот голос Камерини он порой слышал. Возможно, тот заботился, чтоб пленник не сбежал – своими методами, подбавляя дурман в питье.
Все кончилось внезапно, когда проклятый мешок сорвали, а благословенный клинок разрезал путы на руках и ногах. Ледяная вода, обрушившаяся на голову, изгнала вялость и отупение. Итак, его все-таки отбили.
Но лица тех, кто окружали его и поднимали на ноги, были Монтекки незнакомы. Не видел он и Камерини. Похоже, радоваться было рано.
Они находились на каком-то постоялом дворе, и Монтекки препроводили в зал. Поставили перед ним миску с полентой и кувшин вина – но он, памятуя о недавнем отравлении, к угощению не притронулся. Зал был пуст, но снаружи гомонили, и он не сомневался, что за выходом наблюдают.
Затем дверь открылась и вошла женщина – светловолосая, черноглазая, в дорожном платье, с приколотой к вороту веткой жасмина. Поверх платья на сей раз была не кираса, а кольчуга, и видно была, что женщина тонка и стройна, как в те давние времена, когда бедный Паломник воспевал незаконную дочь герцога Веронского как девственную Диану.
Стало быть, он попал из огня да в полымя.
– Итак, синьор Бенволио – или по нынешним обстоятельствам вас лучше называть Мальволио? – рада вас видеть.
– Не могу сказать того же, – буркнул он.
Розалина делла Скала села за стол напротив него.
– Отчего же? Вряд ли я ужаснее Совета Десяти вместе с дожем. Выходит, правду говорят, что они заботятся, чтоб их кондотьеры не одерживали слишком больших побед и не возомнили о себе... Прошу прощения, не могла подоспеть раньше. Мне надо было вернуть своих детей, да и роды требуют некоторого времени.
– Роды? Ах, да...
Она с гордостью кивнула.
– Отличный крепкий мальчик. Никколо был бы доволен.
– Но Николо не был его отцом.
– Это неважно. Он видел, из кого получится воин.
Видимо, отрава еще продолжала действовать. Иначе с чего они сидят и ведут светскую беседу – после всего, что было? И что, собственно, было?
– Как вам удалось отбить меня?
– С помощью вот этого. – Она подняла два пальца – указательный и средний. Этот жест, пришедший из Византии, означал «удваиваю цену» и был знаком каждому наемнику. – Я купила вас у людей Лукезе. Впрочем, любая сумма, которую бы я предложила, устраивала их больше чем, что требовал у Совета их командир.
– А что он требовал?
– Свою конную статую на площади Сан-Марко. Совет пообещал. Лукезе хотел потешить свое тщеславие, а солдатам что с того? Им сольди нужны.
И они оптом продали мне и вас, и Камерини. Кстати, о том, что вы в плену, мне рассказал один из ваших людей, прибившихся к нам. Угоне....или Угуччоне? Так вот, он отказался от своей доли в контракте, при условии, что ему позволят лично задушить Камерини. И я разрешила. В некоторых просьбах мужчинам так трудно отказать...
Монтекки отпил вина. Нет, эта травить не станет, у нее другие методы.
– Откуда у вас столько денег? – осведомился он.
– Я продала Сермонету графу ди Фонди.
– Что?
– Переговоры об этом шли уже давно. Оттого-то Онорато Гаэтани и поспешил ко мне на помощь, а вовсе не из рыцарского благородства. Он не хотел, чтоб город, предназначенный ему, был разрушен. Да, синьор Бенволио. Пятьдесят тысяч дукатов. С учетом того, что я укрепила замок, а Джанни выстроил дворец, все это стоит вдвое дороже. Но, поскольку мне через родню отца стало известно, что Сермонету собирается захватить Святой Престол, я могла бы не получить и этих денег.
Монтекки не ответил. Теперь он понял, о чем умолчал Камерини, и для чего республике понадобились дети графини. Не для торга с Розалиной дела Скала. В будущих переговорах с папой законные наследники Сермонеты могли являть собою полезные фигуры. Но графиня успела сделать ход первой.
– Впрочем, теперь это забота Гаэтани, не моя. Большую часть денег я перевела своему банкиру, а остальное потратила на вас.
– Месть – такое сладкое блюдо, что на него и золото не жалко, верно?
– Нет, синьор Бенволио. Теперь моя очередь задавать вопросы. И как раз о мести. Хотя моя мать была из рода Капелли, ваша семья никогда не считала меня своим врагом. Стало быть, дело не в родовой
