намекает, что Мондего, как и Василики, стал жертвой обстоятельств, не более.
И вот Гайде приезжает к своим единственным друзьям во Францию, чтобы исправить ошибку мужа – найти Альбера, виконта де Морсер, и вернуть ему честное имя вместе с богатством, которое он должен был бы унаследовать от покойного отца.
Максимилиан по просьбе графа Монте-Кристо следил издали за судьбой Мерседес де Монсер, чтобы при необходимости прийти к ней на помощь. И тут кончаются воспоминания, кончается спор с произведением господина Дюма, и начинается нечто в совершенно новом вкусе, несомненно, весьма привлекательном для господ гимназистов и юнкеров. Мы бы рискнули назвать сей жанр «романом-погоней».
Моррель не находит Мерседес в доме, где она поселилась, чтобы вести скромную жизнь и ожидать сына. Соседи передают как недостоверные сведения, будто она уехала к Альберу, который якобы ранен.
Читая главы, в которых Гайде, Максимилиан и Валентина плывут в Алжир и путешествуют по этой сказочной стране, мы от души веселились. Автор, несомненно, знает об Африке не более, чем сказано в гимназическом учебнике географии, да и тот читал крайне невнимательно. Чего стоят львы и тигры, проживающие в пустыне рядышком, как добропорядочные соседи! Туда же автор установил пирамиды, подсмотренные на картинках в том же учебнике, поселил дикие племена, только что не людоедов, и, сдается, чистосердечно признался в том, что принадлежит к прекрасному полу. Ибо сообщает вовсе уж невозможные подробности алжирской охоты на тигров, при которой охотники восседают на спине обученного слона. Но веселились мы, любезный читатель, рано, ибо все эти несуразности служили хитроумному плану: известить тебя, легковерный читатель, что события романа, при всей их яркости и трагичности, лишь декорация, какую принято ставить в ярмарочном балагане, подлинное же действие разворачивается в той глубине, куда проникает лишь опытный и изощренный взор.
Как и следовало ожидать, виконт де Морсер в Африке не сыскался, зато его однополчанин, старый офицер, тип служаки наподобие Максимыча в повестях господина Лермонтова, выводит наших путешественников на след. Он рассказывает о неком набобе, коего Альбер спас во время пресловутой охоты на тигра, и в конце концов выясняется, что то был не простой, а русский набоб. Сия фигура является в парчовом долгополом кафтане, в чалме с пером, в бороде и сильно смахивает на персидского купца, благоухающего на полверсты розовым маслом, разве что Аллаха не призывает.
Утирая выступившие от смеха на глазах слезы, мы отправились далее, преследуя уже двоих, Альбера и набоба, который увез его. Почему-то из Алжира Гайде со своей свитой плывет в Италию, оттуда дивным образом приплывает в Прагу, и далее, чем ближе она оказывается к столице Российской империи, тем менее на страницах несообразностей. Из чего следует, что автор хотя бы однажды побывал в нашем государстве.
Честно признаюсь, все это время мы ждали появления загадочного незнакомца, который тайно оберегал бы Гайде от слонов, верблюдов, тигров, обезьян и злых людоедов. В романе, написанном дамой, это герой самый обязательный, а тут была прелестная возможность на последних страницах снять с него маску, чтобы все увидели благородное бледное лицо графа Монте-Кристо.
Но нет – граф словно бы напрочь вылетел у всех из головы, в том числе и у автора. Остается лишь предполагать, что он, преспокойно отпустив на поиски приключений свою супругу и мать своих деток, сидит где-то на солнечной террасе, созерцает волны Средиземного моря и покуривает кальян. Он, кстати, так до конца романа и не явится на сцене – да особо и не нужен.
Но зато на сцену является наконец злодей!
Догадавшись о том, мы едва хором не возопили: «Ахти, батюшки мои, злодей!» и не кинулись прятаться под стол и за печку. Столь многообещающе зловещ был сей господин, непременно с демонической усмешкой на сведенных судорогой устах. Он подпущен был в самый блаженный миг – когда Гайде со свитой, наверное напав на след беглого из французской армии Альбера (как же иначе назвать внезапный отъезд в обществе русского набоба? Да и дико было бы романтическому персонажу подавать вышестоящим чинам прошение об отпуске!), где-то на берегу реки Вильно и на окраине города Немана садится, весьма довольная, в карету. Карета удаляется (о том, что за ней следует целый обоз с прислугой и мебелью, включая ванну, автор в тот миг позабывает, ему нужна одинокая карета на пустынной дороге), а некто в черном плаще с пелериной и в черной шляпе выходит из сумрака и ехидно так скалится, глядя вслед облаку пыли, оставленному каретой. И к гадалке не ходи – злодей, доподлинный злодей! Глубоко посаженные глаза, избороздившие лик морщины, следы адских страстей на челе – ну как же не злодей? Без него нельзя. Коли мы лишились тигриной охоты и переправы через бурную реку, пересекающую Алжир поперек, то непременно нужен злодей, иначе читать станет скучно.
Мы, российские жители, стали было во всякой строчке, касающейся сего дьявола в человеческом облике, искать воплощенное зло и принюхивались к книжке на предмет запаха адской серы. Но собратья наши, французские журналисты, обратили внимание на весьма точное описание некого провинциального нормандского городка, откуда родом сей сатана. Как для нас есть признаки российской провинции, которые дано знать лишь человеку, несколько в ней пожившему, так и для французов есть признаки и человеческие типы французской провинции. Как оказалось позднее, тут-то загадочный автор и раскинул сеть, дабы поймать свою добычу. Он предусмотрел, что из тысячи парижских читателей наверняка найдется человек десять, бывавших именно в том уголке Нормандии. А читателю (прости, друг наш незримый!) свойственно в таких случаях, размахивая книжицей, вопить: люди добрые, да тут же доподлинно описан забор вокруг владений моей троюродной бабки, унтер-офицерской вдовы, со всеми лопухами!
Молодой и расторопный корреспондент газеты «Сьекль» ринулся тут же, пока его не опередили, в нормандский городишко – искать следов таинственного автора романа «Графиня Монте- Кристо». К тому времени парижане уже додумались, что автор – дама, но все парижские пишущие дамы были наперечет. Молодой человек поставил своей задачей отыскать особу, получившую достаточное образование для занятий литературой, которая либо выросла в этом городке, либо поселилась там в результате замужества.
Но заместо дамы он обнаружил троих мужчин...
Вернемся же на время к причудливому роману:
« – Эй, Жирудо! – позвал незнакомец, не оборачиваясь, и из-за угла вышел мужчина, пожилой, но еще весьма бодрый, краснолицый, что свидетельствовало о склонности к горячительным напиткам, и совершенно седой. В левой руке он держал трость со свинцовым набалдашником и, глядя на него, легко было поверить, что он способен тростью своей отбиться от четырех и даже пятерых противников.
– Что прикажете, сударь?
– Вели закладывать экипаж. И отыщи Видаля. Куда он запропал?
– Он, как всегда, щиплет за бока кухарок, сударь, – доложил Жирудо, ухмыляясь. – После наших греческих экспедиций здесь сущий рай. Ни один муж не ворвется, размахивая саблей, ни один папенька не станет палить в тебя из пистоли, которая старше его самого на добрую сотню лет.
– Ступай, старый болтун.
Жирудо ушел. Незнакомец не отводил взгляда от кареты, которая уже обратилась в черную точку.
– Изволили требовать меня, сударь? – спросил молодой звонкий голос.
– Собирайся. Видишь карету? Ты поскачешь за ней следом, не приближаясь чересчур, удерживая ее в поле зрения. Дорога прескверная, а если они даже одолеют все ухабы, то мост окажется неодолимым препятствием...
Незнакомец рассмеялся демоническим хохотом, от которого у человека непривычного побежали бы мурашки по коже. Но Видаль не первый год служил этому человеку и преспокойно поклонился, показывая готовность выполнять распоряжение.
Это был красавчик лет двадцати пяти или двадцати семи, не более, который, будь на нем модный фрак, прекрасно смотрелся бы в любой великосветской гостиной, настолько исполнено грации было каждое его движение. Ростом чуть выше среднего, белокурый, он носил бородку и усы почти черные. Глаза же, в обрамлении густых ресниц, были темно-карие с поволокой, глаза истинного южанина, ленивого и страстного.
Сейчас он был одет по-дорожному, в доверху застегнутый сюртук, сшитый, впрочем, хорошим портным, в узкие панталоны и сапоги.
