наследство. Я только удивлялся, что он никогда об этом не говорил; быть может, он думал, что это умрет вместе с ним. Я обдумывал свое положение, и чем больше думал, тем безнадежнее оно мне казалось. Только от Мартина я мог ждать помощи — Мишель Берр говорил правду, — но я не знал, жив ли он. Если жив, я был уверен, что он сделает попытку спасти меня, но против десяти человек трудно будет добиться успеха. Присутствие Марии еще более затрудняло положение. Подумав о ней, я напряг свое зрение, чтобы увидеть ее — потемнело, или же она отодвинулась, но я лишь смутно мог различить очертания ее тела.
Мои метания разбудили часового, который подошел ко мне и осмотрел веревку, которой я был связан. Через несколько минут после того, как он снова занял свое место, я заметил напротив себя в кустах легкое движение. Сердце забилось надеждой, и я, затаив дыхание, стал ждать, что будет дальше. Но минута проходила за минутой, и все оставалось по-прежнему: я уже стал бояться, не обман ли это зрения. Я поворачивал голову, разыскивал Марию, но место, где она лежала, было пусто. Она исчезла!
Мое сердце запрыгало от радости, надежда укрепилась, я был уверен, что спасение близко: я снова увидел беззвучное качание веток в кустарниках, а затем оттуда высунулось медного цвета лицо с пальцем на губах, приказывавшим молчать. Олень! Его я совсем забыл, но он вспомнил меня. Высокий испанец проснулся и сонно осматривался кругом; лицо моментально исчезло. Я замер от страха, что стражник может заметить отсутствие Марии, но, по-видимому, он ничего не заметил и опять погрузился в сон. Я ждал.
Мишель Берр зашевелился и повернул свое огромное тело так, что очутился лицом ко мне. Прошел целый час, и ничего не случилось. Было уже за полночь. Стража все еще спала у потухшего костра; я печально смотрел на свою шпагу, лежавшую подле часового на земле — должно быть, его прельстила красивая резная рукоятка. Я боялся, что наступит очередь новой стражи, которая могла оказаться более бдительной.
Вдруг я почувствовал сзади тяжесть тела и легкое прикосновение руки к плечу: веревки с моих рук соскочили; мгновенное прикосновение к ногам — и они освободились. Послышался легкий шорох, и мой избавитель удалился. Я посмотрел на Мишеля Берра и увидел, что его глаз открыт; я закрыл глаза и лежал спокойно, но когда я их снова открыл и увидел, что он продолжает смотреть на меня, я начал подниматься — я понял, что игре наступил конец.
Я поднялся на ноги, подскочил к часовому, опрокинул его, так что он упал в горячую золу и завыл от боли. В это время Мишель с невероятной для него быстротой очутился возле меня; я схватил с земли свою шпагу и ударил его ею, но промахнулся — моя рука, долго бывшая связанной, потеряла свою ловкость. Затем я повернулся и бросился бежать в джунгли.
Сделав в лесу несколько шагов, я услыхал знакомый голос Мартина:
— Сюда, Блэз!
Его дружеская рука схватила меня и повела в глубокий мрак. Ноги мои невыносимо болели, но я сделал над собою усилие и бежал, пока не исчез свет костра и я мог различить, что делается вокруг меня. Но вскоре я не в состоянии был стоять на ногах и упал.
Далеко позади я слышал голос Мишеля Берра, отдававшего свирепые приказания; раздавался сильный треск валежника под ногами испанцев, пустившихся в погоню под громкие ругательства своего предводителя.
Через несколько минут, достигнув берега реки, Мартин повернул за ее изгиб, и мы подошли к большой лодке, в которой я заметил три темные фигуры. Заняв места в ней, мы поспешно отчалили от берега. Отъехав немного, я увидел на берегу человека.
— Мы еще увидимся с вами, молодой Петушок! — раздался насмешливый голос.
— В следующий раз берегитесь! — закричал я в ответ. — Я, наверное, убью вас, Мишель Берр! В ответ раздался громкий смех.
Глава XX
Смерть Жана Рибо
Лодка уверенно двигалась против течения. Мартин греб, Олень сидел на руле, Мария впереди меня, пятый пассажир оставался для меня неизвестным до восхода солнца.
Мы торопились вовсю. Тусклый свет звезд, отражавшийся в воде, еще более увеличивал мрак густого леса по обоим берегам. Недавние переживания сделали меня до того боязливым, что я вскакивал при малейшем звуке на берегу. Наконец, на рассвете Олень повернул лодку к берегу и ввел ее в небольшой залив. Мария уже задолго до этого, от сильного изнурения, уснула; оставив ее в лодке, мы сами высадились. И только теперь я узнал в таинственной фигуре Матиа Меллона.
Наш друг-дикарь быстро развел костер, над которым мы стали жарить куски дичи, принесенные Оленем из лодки, а Мартин приготовил из раздавленных зерен жесткие лепешки, которые должны были заменить нам хлеб. Когда все было готово, я разбудил Марию. Мы все набросились, как голодные волки, на еду, которая показалась мне гораздо вкуснее всего того, что я когда-нибудь ел.
Во время еды Мария рассказала нам, как испанцы набросились на де Меррилака в лесу; как он сражался, шатаясь от потери крови; как эти убийцы рубили и резали его; как он кричал ей, чтобы она спасалась бегством. Она жалобно плакала, рассказывая все это, и еще сильнее разразилась слезами, когда я описал ей смерть ее отца, так как чувствовал, что для нее будет утешением, что он умер, как честный и храбрый человек, защищая свой очаг. Меллон, как оказалось, был оглушен выстрелом из мушкета, и завоеватели посчитали его мертвым.
Когда он пришел в себя, ему удалось, благодаря смятению в форте в первые часы взятия его испанцами, незаметно выползти оттуда. Много часов блуждая по лесу и несколько раз избегнув встречи с испанцами, он, к счастью, набрел на Мартина и Оленя.
— А вы, Блэз? Теперь ваша очередь, — сказал Мартин, прикрепляя кусок мяса к острию меча и готовясь жарить его над огнем. — Я видел, как они вас пытали, но не мог слышать, что произошло между вами и жирным негодяем. Я решил, что Мишель Берр не убьет вас, пока не добьется своего, разве только в пылу ярости; я знал также, что вы не сдадитесь при первом столкновении, и — если вы будете живы до полуночи — я был уверен, что спасу вас. Как оказалось, я был прав. Черт возьми! Я все еще чувствую голод!
Он отрезал еще кусок мяса и стал его жарить. Я с восхищением смотрел на этого удивительного человека, так хорошо знающего людей.
— Спасти мадемуазель оказалось гораздо легче, чем я думал, — сказал он, искоса взглянув на Марию, которая ответила ему благодарной улыбкой.
— Но рассказывайте, Блэз! Мне очень любопытно узнать, в чем состоит эта великая тайна.
— Я знаю не больше, чем раньше, — ответил я и рассказал ему, что произошло между мною и Мишелем.
Он продолжал есть кусок за куском оленье мясо, и я уверен, что если бы мой рассказ продолжался еще час, он совершенно уничтожил бы наши припасы. Он слушал, не прерывая меня до конца.
— Я ничего не понимаю, — заметил он, когда я кончил свой рассказ.
— Какая-то странная история. Жервэ был беден, не правда ли, Блэз?
— Насколько мне известно, — ответил я, — он был беден.
— Слава Богу, что мы спаслись, — сказал Меллон благочестиво, — а это главное.
— Но что мы будем делать в этой дикой стране? Куда мы направимся? — спросила Мария слабым, печальным голосом. — Здесь не место…
Она прервала на полуслове, и, как бы сговорившись, мы все посмотрели на Мартина.
Он снял последний небольшой кусок мяса с острия меча, осмотрел его с сожалением и сунул в рот.
— Я много думал над этим, — начал он. — Первой моей мыслью было отправиться к Сатурионе и ждать лучших времен, но теперь я того мнения, что если мы направимся по этой реке далеко на юг к новому испанскому форту, о котором Меллон говорил несколько дней тому назад, мы там можем встретиться с Жаном Рибо, который, я полагаю, ждет благоприятного случая, чтобы сразиться с испанским флотом. Что вы скажете об этом плане, мои друзья?
— Мне он нравится, — ответил я живо, — так как в нем есть возможность удрать из этой проклятой страны.
— Да! Да! Уйдемте отсюда поскорее, — сказала Мария, с содроганием глядя на мрачный лес.
— Это хороший план, — заметил Матио Меллон. — Ничьим мнениям я бы не доверял так, как вашим, господа.
Мартин, довольный общим согласием, объяснил Оленю результаты нашего совещания; тот несколько
