Джон Скеллан почти забыл, что значит быть человеком.
Слишком много времени прошло с тех пор, как он в последний раз что-то чувствовал.
Вот по чему он скучал больше всего – по простому ощущению воздуха, наполняющего легкие при глубоком вдохе, по запаху свежескошешюй травы и поднимающегося в печи хлеба, по поцелуям солнечного света на лице.
Солнечный свет.
Всю свою жизнь он принимал его как должное. Солнце всходит, солнце садится. Все просто. Сейчас ему шестьдесят девять, хотя за десятки лет он не состарился ни на один день. Сорок один год Скеллан не чувствовал на своем лице солнца. Сорок один год.
Он уже не мог вспомнить, на что это похоже. Единственное, что он чувствовал теперь, – голод. Это была мрачная, отчаянная потребность, постоянно гложущая его изнутри, требующая удовлетворения аппетита, который удовлетворить нельзя. Он был не тем человеком, каким был когда-то; фундамент, на котором возникла и так долго держала его в плену жажда мщения, рассыпался со смертью Айгнера и перерождением его самого. С годами остатки всего человеческого в нем постепенно отмирали, замещались основной вампирской потребностью – потребностью в еде. Он научился наслаждаться охотой и убийством. Улыбка хищника расползлась по его лицу. Он чувствовал только одно, оно витало в воздухе.
Кровь.
Грядущие дни обещали побоище, редкое пиршество крови – старой, молодой, невинной и прокисшей от горького опыта. Альтдорф предлагал сильванской аристократии тьмы великое множество разнообразных «закусок». Злобный род фон Карстена вел разбухшее до гигантских размеров войско нежити в последний и решительный бой, сулящий славу, – на штурм самого сердца Империи.
Альтдорф. Столица, раскинувшаяся на островах, утонувших в грязи широких низин у слияния двух рек, Рейка и Талабека.
Защита города была поистине жалкой. В отчаянии дураки-жители нарыли канав и утыкали их кольями, словно ожидая, что вампиры слепо рванутся вперед и сами наколются на заостренные деревяшки. Старинные байки натолкнули горожан на мысль изменить направление течения Рейка, чтобы получился ров с проточной водой. А в стенах города русло реки тем временем пересохло, и защитники пользовались им как удобным тротуаром. Что ж, остроумно – недаром город славился своей ученостью.
Но усилия, конечно же, были потрачены впустую. Слепо следуя отжившим представлениям, люди позволили одурачить себя. Они бездумно моллись своим бессильным богам о спасении и верили небылицам. Они повернули Рейк, потому что хотели убедить себя, что это защитит их от вампиров, что граф и его сородичи не сумеют пересечь реку с таким быстрым течением.
Забившись в сырые погреба, укрывшись за ставнями ослепших окон, альтдорфцы намеренно забыли о зомби, упырях, духах и прочих выходцах с того света, призванных под знамена фон Карстена. Дело их было безнадежно. Матери, дрожа и прижимаясь спиной к холодным камням стен, укачивали на руках детей, прислушивались, не приближаются ли вампиры, и пытались найти в себе смелость убить собственную плоть и кровь, чтобы не отдавать ее монстрам на съедение. Эхо горестных рыданий металось в самых темных углах города. Жители понимали, что обречены.
И Скеллана это возбуждало. Война ускорила всеобщее разрушение; то, что могло развалиться, выйти из строя, рассыпаться, разлететься, заржаветь, рухнуть, делало это. Природа уже начала длительный процесс освобождения земли от пагубного воздействия людей. Первая стадия – превращение некогда величественных зданий в пыль. Плющ и вьюнок ползли по стенам, расшатывая фундаменты и кладку своими корнями, которые проникали в щели между камнями, расширяя их и ослабляя постройки.
Они закончат то, что начала природа.
И в свои последние часы человечество будет страдать.
Скеллан посмотрел на небо. Через час уже рассветет. Он чувствовал, как в сердцах защитников города растет самодовольство и успокоенность. Лучники на стенах знали, что они теперь в безопасности, – по крайней мере, на несколько часов. Фон Карстен не начнет атаку перед самой зарей.
Но безопасность – иллюзия.
Вампир оглянулся. На илистой равнине толпились десятки тысяч безмозглых автоматов. Груды костей и гнилой плоти собрались в одну безграничную волну насилия, дожидающуюся момента, когда можно будет хлынуть на ряды защитников. Громоздкие осадные машины медленно катились на передовую. Армия фон Карстена казалась безбрежным морем, раскинувшимся, насколько хватает глаз. Скеллан мог лишь догадываться, какое действие оказывает это войско на моральный дух наблюдавших за ним людей, ждущих нападения и испытывающих сейчас угрюмое облегчение оттого, что в их распоряжении есть еще один день жизни и они могут в последний раз перед грядущим ночным кошмаром вернуться домой, к женам и детям.
Они жестоко ошибались.
Небо оставалось черным, как в глухую полночь, и заря не брезжила на востоке.
Скеллан повернулся к стоящему рядом с ним седеющему старому Волку. Йерек фон Карстен смотрел на первые осадные машины из спаянных тел и костей, которые неуклюже занимали свои позиции. Скеллан не слишком доверял графскому питомцу, хотя сам Влад, кажется, полагал, что Белый Волк полностью приручен. Было в нем что-то раздражающее, хотя Скеллан и не мог сказать, что именно. Конечно, двуличность и лживость вряд ли можно было назвать редкими спутниками вампирской аристократии; все они, включая Скеллана, были бандой убийц, лжецов, мошенников и воров. Тут никто никому не доверял безоглядно.
Первая гигантская катапульта встала на место. Сотни зомби фон Карстена тянули ее за канаты. Вампиры-конвойные подстегивали неуклюжих существ, требуя большего рвения. Адская машина была истинным олицетворением преисподней. Она представляла собой немыслимый, возвышающийся над полем боя клубок переплетенных рук, ног и искаженных криком лиц. Над этой грудой кружили вороны, привлеченные неистребимым запахом смерти, присущим этим чудовищным метательным орудиям.
Рты двигались, не переставая вопить. Конструкции были живыми, по крайней мере, живыми в смерти, воскрешенными черной магией. Их крики вторили карканью стервятников.
Восемь машин заняли позиции под стенами города, еще восемь дожидались в резерве.
Солнце по-прежнему не показывалось. Спасительный рассвет не настанет.
