назвал это потребностью в самораскрытии, и я пола гаю, что самораскрытие — это лучший способ продолжать расти по направлению к самоактуализации. Поэтому в этом разделе я попытаюсь описать часть своей жизненной истории и кое-что из того, что мне пришлось преодолеть на пути к актуализации.
Я рос на Среднем Западе США, у меня были очень любящие родители. Однако меня послали учиться в воскресную школу при строгой фундаменталистской церкви. Там я усвоил, чего нельзя делать: нельзя пить, танцевать, ходить в кино и т. д. Та религия, которую я там познал, была системой «нельзя». Поэтому я представлял себе Бога манипулятором. Он опирался на отрицательное, а не на положительное: я могу оставаться хорошим, только если буду подконтролен этим многочисленным запретам. С тех пор я стал ощущать, что такая идея Бога слишком ограничена. Теперь уже я понимаю, что царство Божие внутри меня и что искреннее выражение моих самых глубоких чувств может также быть и глубоким душевным проявлением. Я считаю, что каждому нужна своя вера и что каждый должен постоянно работать над собственным смыслом жизни. Наверное, все главные религии представили нам актуализирующих личностей, которые служат образцами бытия. Примеры их — Иисус и Будда.
Я получал любовь от родителей, и тем не менее мать осуществляла контроль, и он был скорее пассивным, нежели активным. Вопросы типа: 'Во сколько ты собираешься вернуться домой?', по-видимому, действовали на меня гораздо сильнее, чем ее требования быть дома в строго определенное время. Поскольку мой брат был старше меня на восемь лет и помогал отцу в бизнесе, то для меня он был 'собакой сверху'. Я всегда был маленьким братиком, который подметал магазин своего отца по воскресеньям, поэтому я ощущал себя 'собакой снизу'.
Впервые я столкнулся с понятием власти в человеческих отношениях, когда поступил в Службу подготовки офицеров резерва. Я служил усердно, вскоре стал старостой курсантов и был весьма поражен общественной силой армии. Я обнаружил, что как военный могу заставлять людей исполнять то, что прикажу. Я мог толкать их и манипулировать ими так, как захочу. Здесь впервые в своей жизни я оказался в роли 'собаки сверху', и мне это нравилось. Но тогда я получил один из самых больших жизненных уроков, который заключался в том, что я на самом деле не могу никого заставить что- либо делать, если они не хотят этого. Я также обнаружил, что актуализирующие отношения, в которых я относился к другому как к «ты», а не как к «вещи», приносят более глубокое психическое удовлетворение, чем власть.
Свои студенческие годы я провел в университете штата Иллинойс, где я научился быть образцовым студентом. Поскольку я всегда хорошо учился в школе, то и здесь у меня не было проблем с успеваемостью. Я также обнаружил, что получал более высокие оценки, когда выполнял роль 'собаки снизу', что означало раболепствовать и подчиняться 'собаке сверху' — профессору. Мой успех в этой роли свидетельствует о моей прозорливости. Однако позже я все-таки сожалел, что в студенческие годы не был более агрессивным и выразительным. В таком случае я мог бы научиться гораздо большему, несмотря на то, что мои оценки были бы похуже.
Перл Харбор пал во время моего студенчества, и я опять пошел в армию, где у меня появилась возможность стать офицером. Я хорошо играл роль 'собаки снизу', став кандидатом в офицеры, и успешно закончил Офицерскую школу в Форт Беннинге, штат Джорджия. Спустя некоторое время я участвовал в битве за Балдж. Здесь я увидел, что военная система абсолютного подчинения совершенно провальна в бою, когда мне приходится четыре или пять раз посылать вперед боевой дозор, который мог и не вернуться. Я обнаружил, что срабатывают просьбы, а не приказы. То был один из самых запоминающихся для меня уроков, сильно повлиявших на мою гуманистическую ориентацию в жизни. В бою даже простой рядовой станет добровольцем, если отнестись к нему как к «ты», а не как к 'вещи'.
Меня ранили немцы, и я пережил необычный опыт спасения от смерти немецкими заключенными, а затем излечения в главном немецком госпитале для военнопленных. Одним из самых добрых и сочувствующих людей, которых я когда-либо встречал, был немецкий санитар, мужчина в возрасте моего старшего брата, который показал мне силу заботы как противоположность военной силе. Всего за несколько недель до этого я мог убить его во время сражения! Эта драматическая перемена в моей жизни заставила меня понять, как важно относиться к людям как к людям, а не как к винтикам военной машины. Этот опыт общения с немецким санитаром стал для меня жизненным уроком мудрости.
После войны я поступил в аспирантуру в Стэнфордский университет. Там я впервые узнал, что это значит, когда профессора тебя уважают, а не третируют тебя, подобно 'собаке снизу', как было в студенческие годы в Иллинойсе. Уважение стэнфордских профессоров Генри Мак-Дэниела и Эрнеста Хилгарда способствовали усилению моего личностного роста больше, чем что- либо еще. Учась в аспирантуре, я провел одно лето в Чикагском университете с профессором Карлом Роджерсом и его студентами. Его терапевтическая система была основана на уважении и вере в «я» другого. В это лето я пережил то, что называется 'ты-ты'-отношениями с людьми.
Закончив Сэнфорд, я преподавал в Пеппердайн колледже под руководством своего старого профессора доктора И. В. Пуллиаса — возвышенного, умного и чуткого человека. Его демократический метод руководства еще больше укрепил мою веру в силу приятия и уважения. После работы в Пеппердайн я посвятил себя практической психологии, чем до сих пор и занимаюсь. В эти годы на меня, возможно, больше всего повлияли два человека — доктор Фредерик Перлз и доктор Абрахам Маслоу. Доктор Перлз был моим терапевтом в течение двух лет, он помог мне понять многое из того, что написано в этой книге о манипулировании. Доктор Маслоу приезжал в наш институт несколько лет назад после того, как ознакомился с некоторыми из моих работ. Я поражен, как воодушевление таких людей, как доктора Мак-Дэниел, Хилгард, Перлз и Маслоу, стимулировало во мне веру в себя.
Я думаю, что мой успех как психолога мешал моему успеху как человека. Я мог бы быть лучшим отцом для своих детей, когда им это было особенно нужно в детстве, если бы я не был так занят практикой и написанием работ. Теперь, когда они уже подростки и начинают отделяться от родителей, я чувствую обиду. Я надеюсь, что моя возросшая чуткость к ним во время их подростничества и в зрелые годы, сможет хоть как-то возместить мое невнимание к ним в ранние годы. Они, как никто другой, научили меня, насколько это недопустимо — контролировать другого человека. Родители не владеют своими детьми; они просто одолжили их на несколько лет. В конце концов, мне трудно позволить моим детям-подросткам расти отдельно от меня. Я могу советовать своим пациентам не зацикливаться на своих детях- подростках, когда те их отвергают, но самому мне поступать так неимоверно сложно.
Я кажусь себе хорошим терапевтом, потому что я сензитивен к своим чувствам и чувствам других людей, но эта сезитивность — обоюдоострый нож, потому что я уязвим для критики и боли, причиняемой мне другими людьми. Вместо того чтобы быть таким прямым и открытым, каким бы мне хотелось быть, я часто бываю уклончив.
Видя свои манипуляции, я чувствую, что все больше становлюсь актуализатором. Но самое главное — я воспринимаю свою гуманность как сущность человека, который может совершать ошибки, но все же расти. Психолог должен быть не образцом совершенства, а лишь образцом гуманности, так как он, как и любой другой человек, определенно не является идеальным. Мы должны воспринимать себя такими, какие мы есть, а не сожалеть о том, что мы не боги. Парадоксально, но когда мы начинаем принимать себя такими, какие есть, мы видим, что растем и изменяемся.
