Литературный текст: Проблемы и методы исследования. IV (Сборник научных трудов)

Гиреем надо понимать как всеохватывающую, включающую духовное единение.

Следует отметить и незаурядную силу воли Заремы. Смирение и покорность противопоказаны натуре Заремы. Она стремится вернут утерянную любовь. Она готова искать утешение в мести. Дорожит жизнью не будет: что жизнь без любви…

Энергия Заремы восхищает, пока героиня счастлива, и пугает, когда Зарема в отчаянии: так опасен раненый зверь. Страсть героини ослепляет разум. «Визит» к Марии, можно полагать, дается ей не без внутреннего сопротивления, поскольку унижаться, умолять кого-либо не в характере красавицы, — но этот визит напрасен. Чего она требует:

Презреньем, просьбою, тоскою,
Чем хочешь, отврати его… (IV, с.141).

Презренья неоткуда взять Марии. Остальное (или подобное) она испробовала — не по подсказке, по велению души: результат известен. Условие «Зарему возвратить Гирею…» Мария охотно выполнила бы, да оно ей не по силам, она не может управлять чувствами грозного хана. Все это нетрудно понять, если холодно наблюдать и оценивать ситуацию. Но как Зареме холодно размышлять, когда в ней кипят страсти?

«Бахчисарайский фонтан» — это поэма любви. Здесь есть фрагмент, который четко устанавливает иерархию ценностей, — «Татарская песня». В ней посылки: «Блажен факир, узревший Мекку…», блажен павший в бою (ср. VI пушкинское подражание Корану) — и венчающий конец:

Но тот блаженней, о Зарема,
Кто, мир и негу возлюбя,
Как розу, в тишине гарема
Лелеет, милая, тебя (IV, с. 134).

Песня как фольклорный источник обладает высочайшей обобщенностью, отсюда ее авторитет. Ценности любви оказываются не только в одной плоскости, но даже выше их.

Правда, гимн в честь Заремы пропет именно в тот момент, когда он уже утратил смысл, «похвал не слушает она…» (IV, с. 134). Проблема усложняется. Ценности любви не заменяются никакими иными, Гирей не просто охладел к гарему: он разлюбил Зарему, полюбив Марию.

Если раньше чувство Гирея к Зареме не исключало духовности, то теперь духовное начало выходит на первый план.

Психологическая ситуация тут действительно очень сложная. Пушкин не прописывает ее детально, он обозначает ее контуры, руководствуясь своим же принципом: «не надобно все высказывать — это есть тайна занимательности» (X, с.47). Обозначенного достаточно, чтобы дать толчок читательскому воображению и размышлению.

Мария равна Зареме красотою, но резко контрастна натурой. И как бы подчеркивая содержательное несходство характеров, столь же контрастны и художественные приемы изображения героинь. Зарема вся на виду, свет и тени положены резко. Образ Марии погружен в туманную дымку. Это — не погрешность от недостатка опыта, это осознанный подход. Бытует мнение: короля играет его окружение. Нечто подобное наблюдаем в поэме. Незаурядность Марии преимущественно явлена через отношение к ней Гирея и Заремы: фигура умолчания в непосредственном изображении не ослабляет образ. Отношение Гирея показано через немые знаки страданий, вначале загадочные, затем объясненные, и через его поступки: не ведающий неповиновения хан смягчает для Марии «гарема строгие законы». Зарема среди невольниц гарема выделяет только Марию.

Во всем гареме ты одна
Могла б еще мне быть опасна… (IV, с.141).

Если бы поединок соперниц развертывался на условиях Заремы, она была бы непобедима: она в своем роде совершенство. Мария, помимо своего желания, победила не потому, что она лучше, а потому, что она другая. Ее смиренность, кротость, пассивность именно в силу своей исключительности для гарема становятся притягательными в глазах Гирея.

И все-таки в приеме умолчания, приеме вполне эффективном, который позволил показать Марию через отношение к ней Гирея и Заремы, можно отметить и другую его сторону: величие героини постигается рационально, ей недостает собственной теплоты. Приоритет Марии в системе образов, который утвержден сюжетом и всем пафосом поэмы, декларируется, но умозрительно.

Еще существеннее, что буквально сразу по завершению поэмы детали, использованные в портрете Марии, повторяются Пушкиным с пародийным оттенком. «Бахчисарайский фонтан» закончен осенью 1823 г., об отсылке рукописи Пушкин сообщает Вяземскому 4 ноября. А в работе в это время находится вторая глава «Евгения Онегина»: именно в ноябре пишутся строфы, посвященные Ольге.

В непосредственно изображенном портрете Марии совсем немного деталей. Отмечено, как любимую дочь растил старик-отец:

Одну заботу ведал он,
Чтоб дочери любимой доля
Была, как вешний день, ясна,
Чтоб и минутные печали
Ее души не помрачали,
Чтоб даже замужем она
Воспоминала с умиленьем
Девичье время, дни забыв,
Мелькнувшим легким сновиденьем (IV, с. 135).

Та же детская легкость и беззаботность отличают Ольгу. Оговаривается та же родительская забота и замкнутый в самом себе мир:

В глуши, под сению смиренной,
Невинной прелести полна,
В глазах родителей она
Цвела, как ландыш потаенный,
Незнаемый в траве глухой
Ни мотыльками, ни пчелой (V, с.39).

Ольга — вечное дитя, совершенно лишенное развития:

Всегда скромна, всегда послушна,