Я уставилась на нее, затылок покалывало, а во рту чувствовался привкус меди. Это может быть правдой. Мы обе истекали кровью, когда он убил ее. Но как Сантино мог не знать? Демонская генетика вполне могла отличить загрязненную кровь от чистой. Для него не было никакого смысла даже хранить загрязненный образец.
Если только, он не догадался, что может воспользоваться этим.
Ее взгляд вернулся ко мне. Губы снова искривились в этой полуулыбке.
— Вардималь мог знать, а мог и не знать. В любом случае, это было не важно, когда он выяснил, что получил – жизнеспособный образец. Жизнеспособный плод. — Теперь уголки ее губ опустились в мягкой гримасе – так Дорин выражала свою неприязнь. Было чертовски трудно думать, вдыхая наполненный ее запахом воздух. Я неестественно задрожала на твердом сиденье, мой взгляд метнулся к дремлющему церберу и вернулся к ней.
Глаза Дорин. Глаза моей мертвой возлюбленной.
На чужом лице – лице, содержащем отголоски черт Люцифера. Я отвечала ей, незнакомое желание поднималось, что бы поглотить меня. Тонкая струйка тепла мурлыкала в моем животе. «Дорин. О, боги, Дорин».
Мое сердце ударилось о ребра. Знак на моем плече ожил, начал гореть и врезаться в кожу.
— Почему ты мне это рассказываешь? — Я все еще была в шоке.
«Я в одной комнате с демонами, цербером и Лукасом Виллалобосом. Анубис, защити меня».
— Я объясню. — Ее голос был нежным, успокаивающим. — Вардималь не смог удержать меня от него. Призыв Принца, оказывающий давление на андрогина, очень… силен. Мы относимся к его роду, а он самый старший, первый. У меня не было шансов остановить его проникновение в мой разум, когда я была ребенком. Тем не менее… всякий раз создавая андрогина, Принц закладывает в него некоторые команды, прежде чем андрогин рождается. Одна из них – повиновение. В меня заложили эти команды, когда мне было пять человеческих лет. Они сдерживали меня до недавнего времени. — Полуулыбка вернулась. Похолодев до костей, я поняла, почему улыбка показалась мне знакомой – я видела ее в зеркале. Это было мое собственное выражение лица. — Похоже, я унаследовала твое упрямство, Данте. Это единственное объяснение, приходящее ко мне в голову, почему Принц потерпел неудачу в попытке сломить меня.
— Сломить тебя? — Мой голос звучал словно вдалеке. В руках чувствовалась слабость и неуверенность, словно они тряслись. «Что об этом думает Джафримель? Он знает? Знает?»
Если Джафримель знает, и не сказал мне… то ничего, я ничего не могу сделать с этим пробелом не меньшим, как абсолютное и совершенное предательство.
Он думал, что я не узнаю? Конечно да? Он был абсолютно уверен, что сильнее меня, и способен заставить меня делать то, что он хочет.
Он знает? Смогу ли я когда-нибудь спросить его и поверить его ответу?
Моя грудь разрывалась. «Теперь я знаю, что у меня есть сердце», неуместно подумала я. «Оно разбито».
Этой мысли удалось вернуть меня к реальности. Ева. Здесь. На земле, свободная. Возможно ненадолго, пока Люцифер договорился не только со мной и Джафримелем, но и с другими охотниками, что бы выследить ее. Не удивительно, что я чувствовала наживкой. Я была наживкой, приманкой, что бы она показалась. Что бы придать ее, даже не зная этого.
— Я единственный андрогин, покинувший ад за много смертных лет, не считая Принца. — Она сверкнула на меня своими темными голубыми глазами. Ее лицо было чистым, без морщинок. На вид ей было лет двадцать пять, за исключением тени демонической мудрости в ее глазах.
Ей должно быть не больше семи-десяти человеческих лет. Сколько она пробыла в аду, если Люцифер спрашивал обо мне все это время?
«Год в аду отличается от года на земле». Сколько ей лет по меркам ада? Сколько это в собачьих годах? Сколько человеческих лет, сколько ей лет, как долго она пробыла там, страдала из-за Принца тьмы?
По моему горлу поднималась желчь, а в груди – ярость. Холодный, ужасный гнев, которого я не чувствовала за всю свою долгую и яростную жизнь.
Этот гнев был другим. Это была чистая, беспримесная ненависть.
Мой взгляд метнулся к Велокелю. Вернулся к Еве.
Она продолжила, очевидно, решив, что я слишком ошеломлена, что бы ответить. Она была права.
— Я участвую в восстании против Принца. Я андрогин, и я решила остаться живой и свободной. — Она сделала глубокий вдох. — Мне нужна твоя помощь, Данте. Я не торгуюсь, а просто спрашиваю. Ты можешь притвориться, что охотишься за мной; я прошу тебя не стараться так сильно. Отвлеки своего а’нанкимеля. Через семь лет твой договор с Принцем будет закончен, и обещаю тебе всю защиту и поддержку, которую смогу оказать. — Она наклонилась вперед, ее глаза искрились. — Свобода, Данте. Я хочу свою, ты хочешь твою – вместе мы сможем обеспечить альтернативу Принцу и его правлению, как на земле, так и в аду.
Это до боли напоминало то, как Сантино говорил о всеобщем освобождении от люцифера. Но Сантино хотел внедрить в меня еще одного андрогина. Он думал, что может управлять Евой, а через нее и всем адом. Я посмотрела через ее плечо на дремлющего цербера, от его кожи мягко поднимался пар. Велокель все не отрывался от Евы, я без труда расшифровала выражение на его круглом лице. Оно было похоже на частичную свирепую сосредоточенность и нежную защиту, которую он не пытался скрыть. Это могло бы быть человеческое выражение, если б не ярко горящая напряженность в его кошачьих глазах. Он словно был одержим ею. Велокель, очевидно, был влюблен.
Если демоны могут любить. Однажды я уже видела такое выражение на лице другого демона.
— Боги всемогущие, — прохрипела я. — Ты серьезно?
— Я клянусь водами Леты, это правда. Я прошу тебя только о времени. Я не скручиваю тебе руки и не пытаюсь вынудить тебя, как это сделал он. — Было и так понятно, кто этот «он». Всякий раз, упоминая Люцифера, ее прекрасное лицо искривлялось.
«Знаешь, я понимаю. Каково это, жить в аду, жить с этой проклятой гадюкой, именующей себя Люцифером? Она наполовину человек. Наполовину Дорин. Какая часть в ней от меня?» Я сделала глубокий, бесконечный вдох. «Давай-ка во всем разберемся».
— Ты хочешь, что бы я разорвала свою сделку с Люцифером. Ополчилась против Дьявола.
Она кивнула.
— Да.
Я выдохнула сквозь сжатые зубы. «Что ж, хорошо, что мы поняли друг друга».
— Это трудная задача, солнышко.
Велокель дернулся. Ева подняла свою выразительную золотистую руку, и он остановился, вернулся назад к стене. Цербер не шевельнулся. Я быстро взглянула на Лукаса, который выглядел в высшей степени беззаботно, облокотившись на дверь. Его патронташ скрипнул, когда он переместил тяжесть – тихий
