желательно иметь, когда я его себе куплю, этот товар на витрине, сэр. Испанская, исструнская, иззвонская гитара“.
«А теперь, варежки – если вы меня слушаете – теперь я взял эту испанскую, исструнскую, иззвонскую гитару, чтобы спеть серенаду у дома Винни Вертихвостик, дочери мятного короля, живущего неподалеку от Печенка-с-луком-сити».
Холодный ветер жутко холодной ночи дул и дул, пытаясь выдуть гитару из-под локтя Сенди Спорщикморщика. И чем сильнее ветер дул, тем крепче Сенди прижимал гитару локтем, чтобы она никуда не делась.
Он шел и шел, шагая широким шагом, пока наконец не остановился, не выставил нос и не принюхался.
«Унюхал я что-нибудь или нет?» – спросил он, растирая нос вязаной шерстяной варежкой, пока тот снова не согрелся, а затем опять принюхался.
«Ах-ах-ах, вот тут растет мята у дома мятного короля и его дочери Винни Вертихвостик».
Наконец он подошел к дому, стал под окном и взял гитару, чтобы петь и аккомпанировать себе на гитаре.
«А теперь скажите мне, – обратился он к варежкам, – снять мне вас или не снимать? Если я вас сниму, холодный ветер жутко холодной ночи заморозит мне пальцы, так что они застынут словно льдышки, а как застывшими, жутко холодными пальцами играть на гитаре?
Так он и сделал. Он стал под окном Винни Вертихвостик и заиграл на гитаре в варежках, в теплых вязаных шерстяных варежках, которых он звал своими приятелями. Впервые молодой здоровяк пришел к своей милой, чтобы в жуткую ночь с холодным ветром и жутким холодом играть ей на гитаре в варежках.
Винни Вертихвостик открыла окно и бросила ему перышко пуночки в подарок, на память о ней. Еще долго потом милые в стране Рутамяте говорили своим возлюбленным: «Если хочешь на мне жениться, дай мне послушать, как в зимнюю ночь ты играешь под моим окном на гитаре в варежках».
А когда Сенди Спорщикморщик отправился домой, широко шагая широким шагом, он сказал своим варежкам: «Эта особая испанская, исструн-ская, иззвонская гитара принесет нам счастье». Он поднял глаза, ему показалось, что небо совсем близко, а звезды похожи на цифры в арифметических примерах школьницы, которая учится писать цифру 4 и цифру 7, и снова 4 и снова 7, и снова, и снова, и снова.
Когда в стране Рутамяте подрастают девочки, их учат тому, что надо делать и что
«Никогда не брыкайся ножкой в туфельке в сторону луны, если это время Бальной Луны, когда тонкий молодой месяц похож на носок и пятку ножки танцовщицы», – вот что советовал мистер Хоч, отец Крошки Капризули Хоч, своей дочери.
«Почему?» – спросила она.
«Потому что твоя туфелька полетит все выше и выше, прямо к месяцу и наденется на него, как будто месяц – ножка, готовая пуститься в пляс», – отвечал мистер Хоч и продолжал:
«Давным-давно между всеми ботинками, стоящими в спальнях и шкафах, разнеслась тайная весть.
Вот какой они секрет шептали друг другу: «Сегодня ночью все ботинки, туфельки и сапоги в мире отправятся на прогулку без ног. Сегодня, когда те, кто носит нас на ногах днем, улягутся спать, мы поднимемся и выйдем и будем гулять там, где всегда гуляем днем».
В середине ночи, когда все люди спали в своих кроватях, ботинки, туфельки и сапоги вышли из спален и шкафов. По улицам, по тротуарам, вверх-вниз по лестницам, вдоль коридоров топали, шагали, ковыляли ботинки, туфельки, сапоги.
Одни шли мягко, скользили легко и плавно, как люди днем. Другие ступали тяжело, с силой давя на каблуки, медленно перенося всю тяжесть на носки, как люди днем.
Одни выворачивали носки внутрь и косолапили, другие ходили пятки вместе, носки врозь, точно так же, как люди днем. Одни бежали радостно и быстро, другие тащились медленно и грустно.
В Крем-Торт-тауне тогда жила одна молоденькая девушка. Той ночью она вернулась домой с танцев и так устала от танцев всю ночь напролет: круг, круг, поворот, шаг туда, два сюда, топ носком, топ-топ каблучком, вперед, назад и опять на месте. Она так устала, что сбросила только одну туфельку, повалилась на постель и уснула, так и не сняв другой.
Она проснулась, когда было еще темно, выглянула в окно, поглядела на небо и увидела Бальную Луну, танцующую высоко в темно-синем море лунного неба.
«Что за месяц – прямо лунная бальная туфелька», – пропела она про себя.
Она открыла окно, снова воскликнула: «Что за месяц», и брыкнула ножкой в туфельке в сторону луны.
Туфелька соскочила и взлетела вверх, все выше и выше в лунном свете.
Она так и не вернулась назад, эта туфелька. Ее больше никто не видел. Когда девушку спросили, где ее туфелька, она ответила: «Она соскользнула с моей ноги и взлетала все выше и выше, пока я наконец не увидела, как она наделась прямо на месяц».
Вот объяснение того, что папы и мамы в стране Рутамяте говорят своим подрастающим дочерям: «Никогда не брыкайся ножкой в туфельке в сторону луны, если это время Бальной Луны, когда один конец месяца похож на носок, а другой – на пятку ножки танцовщицы».
7. Одна история
Козел Пламень и Гусь Плюх спали под открытым небом. Над ними стояли низкие сосны, а прямо над соснами были звезды. Домом служила белая песчаная отмель, песчаный пол их дома спускался к Большому Озеру Шумящих Вод.
В вышине над песчаной отмелью, над шумящими волнами была обитель туманных людей, творящих туманные картины. Серыми и голубыми, чуть-чуть с позолотой, а чаще с серебром, были эти картины.
В вышине над обителью туманных людей, творящих туманные картины, в вышине над ними, были звезды.
Звезды всегда надо всем и выше всего. Козел Пламень снял рожки. Гусь Плюх отстегнул крылья. «Вот тут-то мы и устроимся на ночлег, – решили они, – вот тут у соснового ствола на песчаной отмели рядом с шумящей водой. В вышине надо всем будут звезды – как всегда выше всего».
Козел Пламень положил под голову рожки. Гусь Плюх положил под голову крылья. «Лучше места не найдешь», – решили они, скрестили на счастье пальцы – так всегда делают, чтобы отогнать зло – улеглись рядком и заснули. Пока они спали, туманные люди рисовали свои картины, серые и голубые, чуть-чуть с позолотой, а чаще с серебром. Вот что рисовали туманные люди, пока Пламень и Плюх спали. А надо всем сияли звезды – как всегда выше всего.
Они проснулись, Козел Пламень надел рожки и сказал: «Уже утро».
Гусь Плюх надел крылья и сказал: «Начался новый день».
Они сели и огляделись. Там, где всходило солнце, медленно поднимаясь над горизонтом, там, где шумящие воды Большого Озера смыкались с восточным краем неба, показались люди и животные, черные или темно-серые, почти черные.
Первой шла большая лошадь с открытым ртом, откинутыми назад ушами и кривыми как два серпа ногами.
Шел верблюд с двумя горбами, так медленно и величественно, как будто у него впереди была вечность.
Шел слон без головы, на шести коротких ногах, а за ним множество коров. Шел мужчина с дубинкой на плече и женщина с корзиной за спиной.
Так они вышагивали, и казалось, они идут в никуда. Они шли медленно, как будто у них куча времени, а больше им и делать нечего. Как будто им определено делать именно это, определено давным-давно, вот они и вышагивают.
Временами голова лошади слабела и опускалась, а потом поднималась снова. Временами горбы верблюда слабели и опускались, а потом поднимались снова. Иногда дубинка на плече у мужчины вырастала и тяжелела, и он шатался под ее тяжестью, а потом его ноги становились больше и крепче, он выпрямлялся и шел дальше. Иногда корзина за спиной у женщины росла и тяжело повисала и женщина шаталась под ее
