– Да, – тоже шепотом ответил мальчик. – Но я ошибался. Как я могу спасти их, если сам не спасен?
– То, что ты не спасен, тебе сказал темный ангел. Когда это случилось?
– Это было во сне. После того, как я согрешил.
– Как ты согрешил?
– Нет! – Адам крепко зажмурился. – Нет! Я грешил по-всякому! Нет!
– Успокойся, все хорошо.
Гай положил руку ему на плечо.
– Ты устал, Адам. Ты сегодня и бегал, и по стенам лазал…
– Усталость – ничто, – пробормотал Адам. – Я должен молиться.
– Но усталость мешает сосредоточиться. А разве можно, не сосредоточившись, молиться или говорить с Богом? Иногда, чтобы услышать его, требуется много сил. А если бы ты упал со стены? Ты бы уже никогда не смог молиться.
– Мне было страшно. Я чувствовал, что могу упасть. А до земли было так далеко…
Впервые я услышал от Адама три связные фразы, касавшиеся реального мира. У него даже прояснилось лицо, и он стал похож на обычного, пусть и испуганного, мальчика.
– Мне тоже было страшно, когда я забрался наверх, – сказал Гай. – Сделаешь шаг по стене, и тут же голова начинает кружиться.
К моему изумлению, на губах мальчика появилась слабая улыбка.
– Ага, точно.
Он снова нахмурился, будто о чем-то вспомнил.
– Я должен молиться, – сказал он.
– Нет, сейчас не надо. Ты слишком устал. Поспишь, покушаешь, а там, глядишь, и молитвы лучше пойдут. К Богу нельзя обращаться уставшим и слабым.
Гай подался вперед, сверля Адама своими карими глазами.
– Для того чтобы спасти душу, еще есть время. А сейчас – спи… Спи… Твои глаза закрываются.
Веки мальчика опустились.
– Глаза закрываются. Спи. Спи.
Гай обхватил мальчика за плечи и осторожно уложил на пол. Адам не сопротивлялся. Он уже спал. Гай встал, его суставы хрустнули. Адам не пошевелился.
– Это было потрясающе, – восхищенно проговорил я.
– Это было просто, – откликнулся Гай.
Он выглядел уставшим до изнеможения. Словно угадав мои мысли, он посмотрел на меня и сказал:
– Ты тоже выглядишь до смерти уставшим, Мэтью. И бледным. Как твоя рука?
– Ноет. Мне нужно к Дэниелу и Минни…
Гай положил руку мне на плечо.
– Я беспокоюсь за тебя, Мэтью. Все это скверно сказывается на тебе. Я имею в виду… то, другое дело.
– Он был там, Гай. Сегодня, в толпе. Убийца. Я видел его всего лишь мгновение, да и то краем глаза, но это был он. Я знаю. Он насмехается надо мной, а я слишком слаб для всего этого.
Мне хотелось взорваться от злости.
– Нет, ты его достанешь. Уж я-то тебя знаю.
В голосе Гая слышались успокаивающие нотки, и одновременно с этим он был каким-то безжизненным. Мой друг выглядел печальным.
– Завтра во второй половине дня хоронят Роджера. Дороти сообщила мне об этом в записке.
– Тебе следует пойти домой, Мэтью. Твоей руке нужен отдых.
– Сам знаю. И все же я боюсь, что скоро он может нанести новый удар.
Я помолчал.
– Это действительно плохо действует на меня, в отличие от Харснета, который уверен в том, что мы имеем дело с одержимым, и от Барака, который никогда прежде не сталкивался ни с чем подобным и до смерти боится узнать истину. Именно ужас всего происходящего пронизывает меня до костей. А ведь до того, как погиб Роджер, я был совершенно доволен. Доволен всем, впервые за много лет. А теперь…
Я растерянно покрутил головой.
– Мне кажется, ты прав относительно того, что он собой представляет, Гай. Наверное, это действительно какая-то странная и ужасная разновидность безумия.
Я посмотрел на Гая.
– Ты, должно быть, перенес когда-то страшные страдания, если взялся за изучение столь странных и ужасных недугов.
– Это так. Я уже говорил тебе. И все же я не жалею о своих исследованиях, наблюдениях и попытках понять скрытые механизмы этих заболеваний. Книги по медицине, если изучать врачевание только с их помощью, могут завести в тупик. Как и Библия, окажись она не в тех руках.
– По-твоему, ты разобрался в том, что движет убийцей?
Гай отрицательно покачал головой.
– Нет. Тут все слишком темно, слишком запутанно. Адама я надеюсь со временем понять, но этого человека – нет.
И вновь я уловил на его худом лице отражение какой-то душевной боли.
– Ты и сейчас страдаешь.
– Мы все страдаем, Мэтью. С Божьей помощью каждый из нас должен найти свои путь.
Он выдавил из себя улыбку.
– Юный Пирс сегодня проявил себя настоящим молодцом, тебе не кажется? Сам вызвался лезть на стену с Бараком. Вот видишь, ты был о нем неверного мнения.
– Я видел, как он улыбался, когда Минни Кайт набросилась на Шоумса. Он не тот человек, в которого тебе стоит вкладывать душу.
– Со временем он научится состраданию.
Я не стал спорить, хотя и сомневался в правоте друга. Но при этом я думал, что в мире, где осталось так мало надежды, нельзя осуждать человека за то, что ему хочется верить в хорошее.
Глава 21
Когда я покинул Бедлам, уже вечерело. Раненая рука болела, я неимоверно устал и был голоден, поскольку с самого завтрака у меня не было во рту и маковой росинки. Домой я вернулся на закате. В гостиной ждал Барак, и мне потребовалось несколько секунд, чтобы справиться с удивлением. Наконец я вспомнил, что они с Тамазин временно переехали ко мне.
– Харснет прислал письмо, – сообщил Барак. – Он все еще пытается вычислить Годдарда и просит встретиться завтра вечером, чтобы мы рассказали о результатах наших бесед с двумя бывшими монахами. Он будет присутствовать на открытии после ремонта церкви, с которой упал шпиль. Это церковь Святой Агаты, она расположена вниз по реке.
– Наверняка какой-то радикалистский приход.
– Так оно и есть. Когда я работал на лорда Кромвеля, он частенько захаживал туда. Тамошнего викария зовут Томас Ярингтон. Мы его видели сегодня.
– Разве?
– Да, это тот седой священник, который был с Мифоном. Тот, что юркнул в толпу, когда появился Боннер.
– А, этот…
– Харснет сообщает, что лорд Томас Сеймур тоже там будет. – Барак передал мне записку. – Харснет также приглашает вас отужинать с ним.
Записка была короткой.
– Хорошо, – сказал я, – экс-монахов мы навестим завтра после суда. Утром слушается дело, и я должен присутствовать, но у меня будет свободное время до пяти часов вечера. В пять хоронят Роджера.
– Где его похоронят?
– При церкви Сент-Брайд. Все будет очень скромно: только друзья и родственники. Сэмюель, наверное, уже приехал.
