парадную дверь, собираясь уходить, а разгневанная Клава следит за ним с порога своей комнаты. «Поссорились! — пронеслось в голове у Зиновия Арсентьевича. — Значит, больше он сюда уже не придет».
Он снова бросился к телефону, с ожесточением набрал номер, понимая, что даже если ему теперь кто-нибудь и ответит, то все равно будет уже поздно. «Тот» сейчас спускается по лестнице и через минуту исчезнет в толпе, исчезнет, может быть, навсегда. Эта мысль вдруг представилась Зиновию Арсентьевичу до того невероятной и недопустимой, что он с силой бросил трубку, так и не дождавшись гудка, и опрометью выскочил из комнаты.
В расстегнутом пальто, с шапкой набекрень, чувствуя, что сердце сейчас выскочит из груди, он бежал по лестнице, думая только об одном: догнать этого парня. Что делать потом, об этом он не думал.
И он его догнал уже на улице.
Идя в трех шагах за этим высоким и, как видно, очень сильным парнем, Зиновий Арсентьевич стал лихорадочно соображать, что же предпринять теперь. Схватить? Но об этом нечего и думать. Тот только двинет плечом, и старик отлетит от него, как пушинка. Позвать милиционера? Но тот спросит: а ты сам-то кто такой? Почему я должен верить, что этот гражданин преступник? Резонно. И, пока милиционер будет все это выяснять, преступник скроется.
Так что же делать?
Терзаясь сомнениями, Зиновий Арсентьевич неотступно шел за парнем и почти машинально вошел вслед за ним в метро, купил билет и спустился на эскалаторе.
И только когда парень вошел в вагон, Зиновий Арсентьевич наконец решился.
Он вскочил в тот же вагон и… притворился пьяным. Но как! Боже, какой скандал закатил он!
Зиновий Арсентьевич плохо потом помнил, что именно он вытворял в вагоне. Кажется, он сначала испугал какую-то женщину, потом вырвал газету из рук мужчины. Но главным объектом его «хулиганских действий» стал скромный молодой человек с перевязанной рукой. С воинственным воплем вцепился в него Зиновий Арсентьевич, сорвал с него шапку, оборвал все пуговицы. А молодой человек, который, казалось, мог одним ударом просто убить этого щуплого старикашку, в испуге озирался по сторонам и, по-видимому, мечтал только об одном: бежать. Но бежать было некуда, вагон несся в тоннеле. А старик буквально неистовствовал, вцепившись, как клещ, в свою жертву.
Между тем публика в вагоне постепенно стала накаляться при виде такого неслыханного безобразия. И когда поезд подошел к очередной станции, вагон уже бушевал, из раскрывшихся дверей на перрон понеслись крики: «Милиция!»
Минуту спустя целая толпа до крайности возбужденных свидетелей, плотным кольцом окружив «дебошира» и его перепуганную «жертву», в сопровождении двух суровых милиционеров проследовала в комнату для милиции.
Через полчаса ошарашенный Горюнов, еще не пришедший в себя от всего случившегося, был доставлен в МУР.
Другой машиной был отправлен домой Зиновий Арсентьевич. Он был в полном изнеможении, но в самом приподнятом настроении.
Его привез домой сам комиссар, начальник МУРа. Этот худощавый, с проседью человек в скромном синем костюме долго жал руку Зиновию Арсентьевичу, и в его умных, живых глазах было столько признательности, что Зиновий Арсентьевич наконец не выдержал.
— Да что вы, в самом деле! Я же не барышня. Лучше вон за своими смотрите, чтобы на месте были, когда надо.
Но в душе он был очень доволен. Усмехаясь, он еще долго вспоминал, какое удивление охватило всех присутствующих в комнате милиции, когда он вдруг «протрезвел» у них на глазах, и каким шумным восторгом встретили эти «свидетели» сообщение дежурного о поимке им, Зиновием Арсентьевичем Поленовым, опасного преступника. То-то теперь пойдут по Москве разговоры!
И все же для него было полнейшей неожиданностью, когда его пригласили вдруг в заводской клуб и там в присутствии сотен его старых друзей и совсем молодых рабочих пареньков ему под гром аплодисментов были вручены почетная грамота и новейший радиоприемник с надписью: «За заслуги в борьбе по поддержанию общественного порядка в столице нашей Родины — Москве».
Утром Сергей пришел на работу невыспавшийся и мрачный. Вызвав Лобанова, он сердито спросил:
— Где протокол повторного обыска в комнате Горюнова?
— У Воронцова. — Саша испытующе посмотрел на Коршунова и, помедлив, спросил: — А в чем дело? Случилось что?
— Ничего не случилось, ровным счетом — с непонятным ожесточением ответил Сергей, — кроме того, что я дурак последний. При обыске нашли что-нибудь?
— Опять ничего, — Саша усмехнулся. — Кроме характеристики. Она тоже у Воронцова. Умора, ей- богу.
— Это еще что за характеристика?
— Старая. У Горюнова, видишь ли, однажды какое-то прояснение наступило между двумя пьянками. Решил в вечернюю школу поступить. Ну и пошел в комитет комсомола за характеристикой. Назавтра благой порыв-то улетучился, как сон в майскую ночь. А характеристика осталась. Ну и документик! Особенно в сравнении с новой, которую на наш запрос прислали.
— Да в чем дело в конце концов?
— А вот ты их обе возьми, рядом положи и читай. Все и поймешь. Воронцов, кстати, еще одну получил. Тоже роскошь, а не характеристика.
Сергей быстро снял трубку и позвонил Воронцову.
— Виктор? Тащи сюда характеристики на Горюнова.
Потом Сергей снова обратился к Лобанову:
— Как с машинами?
— Вчера закончили первый тур. Всего обнаружено их три с царапинами на левой дверце. Теперь надо водителей изучать.
— Торопись, Лобанов, торопись.
— Будь спокоен. Тороплюсь.
— А я вот что-то не очень спокоен. Как там у тебя Козин? Ты за ним присматривай.
— Присмотрю не волнуйся! А ты что такой скучный? — Саша похлопал друга по плечу. — Ничего, все перемелется, и мука будет.
— Эх! — отмахнулся Сергей и тяжело вздохнул.
Саша внимательно посмотрел на него и, ничего не сказав, вышел. Встретив в коридоре Гаранина, он спросил:
— Слышь, что это там у Коршунова творится, не знаешь?
— Да с Леной все, — хмуро ответил Гаранин. — У нее, видишь ли, премьера в театре прошла, румынской пьесы. Ну, посол прием устроил. Под утро вернулась. И вообще, машины, цветы, вечерние платья и поклонники, конечно. Все это, между прочим, на нервы мужу действует. Вчера до утра ее дожидался. Ну, и того, поссорились.
— Да, — покачал головой Саша. — А ты говоришь, жениться. Вот такая попадется — наплачешься.
— Лена — человек правильный, — убежденно произнес Костя. — Ничего лишнего себе не позволит. Но уж такая специфика.
— Не зарекайся, — с необычной для него серьезностью возразил Саша. — Специфика опасная.
К Сергею вошел Воронцов с папкой бумаг.
— Толковал с Горюновым? — спросил его Сергей.
— Второй день с ним лясы точим. Про бабушек и дедушек еще получается, а как до дела — ни слова. Озлоблен очень.
— Так. Ну, покажи характеристики.
Воронцов иронически усмехнулся, ни слова не говоря, вынул из папки несколько бумаг и разложил.
