— Для протокола я ничего не сказал!
— Как хочешь. Но того человека надо поймать. Это опасный человек. Сегодня он убил Климашина, завтра — другого.
Горюнов помолчал, потом еле слышно сказал:
— Это — ваше дело. Я друга не выдам.
— Не друг он тебе, — спокойно возразил Сергей. — Настоящие друзья тебе — Володя Соколов, Махлин, Сиротин, Владимиров и… Клава. Забыл их?
Горюнов молчал.
— Значит, забыл. А они тебя не забыли. Вот послушай, что про тебя нам написали.
Горюнов слушал молча, низко опустив голову, и только вздувшиеся на скулах желваки говорили о напряжении, с которым он ловил каждое слово.
Сергей кончил читать.
— Верно написано или врут?
— Верно, — сквозь зубы процедил Горюнов.
— Так пишут только друзья, Коля. Настоящие друзья. — Сергей помолчал и вдруг неожиданно спросил: — Хочешь увидеть их?
Горюнов ошеломленно посмотрел на него, потом на лице его проступили красные пятна, и он грубо, мешая слова с бранью, закричал:
— Не хочу!.. Ничего не хочу!.. Чего в душу лезешь? — Тяжело дыша, он наконец смолк.
— Да-а, — протянул Сергей. — Однако устали мы с тобой порядком. На сегодня хватит, Коля. А о друзьях все-таки подумай.
Не поднимая головы, Горюнов враждебно спросил:
— Завтра кто меня потрошить станет?
— А с кем бы ты сам хотел говорить?
Горюнов помолчал, потом еле слышно сказал:
— С вами.
В ту ночь Сергей долго не мог уснуть: будет или не будет говорить Горюнов, признается или не признается «для протокола»?
Но Горюнов не признался. Не назвал он и своего сообщника. Единственно, чего добился от него Сергей, — это косвенного подтверждения, что человек тот — шофер и москвич. В сочетании с имевшимися уже приметами это были очень важные сведения.
Работа Лобанова и Козина приобретала теперь первостепенное значение.
Итак, три машины — дело, казалось бы, несложное. Но круг теперь сузился, и вероятность, что преступник находится внутри его, так возросла, что Саша Лобанов, несмотря на свою кажущуюся беззаботность, решил никому не перепоручать проверку водителей.
Одна из машин принадлежала частному лицу, композитору Зернину; у него работал один водитель. Вторая машина была такси, а третья обслуживала строительный трест; на каждой из них работало по два водителя, посменно.
Лобанов решил собрать обо всех пяти водителях сначала самые общие сведения, чтобы сразу, по каким-нибудь очевидным обстоятельствам сделать первый отсев. Так оно и получилось. Шофер композитора оказался пожилым, многосемейным человеком с больным сердцем и явно не требовал дальнейшей проверки. Сразу же отпал и один из водителей в тресте — тоже пожилой человек, старый член партии. С обоими водителями такси следовало бы, пожалуй, разобраться повнимательнее, если бы не одно обстоятельство, которое сразу же насторожило Лобанова. Дело в том, что когда он пришел в отдел кадров треста за личными делами водителей, ему выложили только одну папку.
— А второй водитель? — спросил Саша.
— А второго нет, — ответили ему. — Спирин недели две как уволился. По собственному желанию.
Часа через два-три после расспросов и бесед Лобанову стало ясно, что это внезапное увольнение ничем объяснить нельзя.
Заведующий гаражом сказал о Спирине так:
— Водитель классный. Правда, зашибает сильно, пьет то есть. Однако за рулем всегда, как стеклышко.
— А приятели у него здесь имеются?
— Таких нет. Сильно замкнут был. Но на Доске почета висел.
В отделе кадров Лобанов взял фотографию Спирина и выписал его адрес. Но дома у Спирина ждала новая неудача.
— Дней десять как уехал, — сообщили соседи. — А куда, не знаем, не говорил.
В тот же день перед соседкой Горюнова выложили несколько фотографий.
— Нет ли среди них того, кто зашел за Николаем? — спросили ее.
Женщина долго рассматривала карточки, потом, вздохнув, ответила:
— Не знаю, милые. Я его только один разок видела, да и то мельком, в коридоре. Еще скажу на кого, да зря. Избави бог.
Положение осложнилось.
Одновременно с проверкой обоих водителей такси начался тщательный сбор сведений о Спирине. Этим занялось все отделение Коршунова.
Один за другим были опрошены работники гаража. Но никто не мог сообщить о Спирине что-либо определенное.
И только на третий день непрерывной работы неожиданно появилась первая зацепка.
Шестнадцатилетний слесарь гаража Паша Глаголев очень сердито сказал Лобанову и Козину:
— Я в порядке бдительности давно интересуюсь этим типом. Теперь понятно, почему он исчез: вы его спугнули. А еще МУР называется!
Лобанов пришел в восторг от этих слов.
— Ха, частный сыскной агент! Гениальный одиночка! Шерлок Холмс! Браво! Так ты нас, дураков, просвети.
Паша рассердился еще больше.
— Смешно, да? А я, к вашему сведению, давно уже готовлюсь на сыщика. Все книги о них прочел. И тренируюсь целый год.
— Как же ты тренируешься? — улыбнувшись, спросил Лобанов.
— Если будете смеяться, ничего не скажу, — сухо ответил Паша.
— Ну, ладно. Больше не буду, — как можно серьезнее сказал Лобанов. — Давай выкладывай. Сначала насчет Спирина.
— Пожалуйста, — солидно начал Паша. — Однажды я пил с ним водку.
— Водку? — строго спросил Козин.
— Это я в первый раз, — покраснел Паша. — Обстановка потребовала. Я, знаете, самую малость выпил. А Спирин в дым надрызгался. Сам бледный стал, а глаза кровью налились. И тут он мне вдруг сказал, что все думают, будто он Спирин, а он Золотой. Я сразу догадался: кличка. А потом за город пригласил. Я, конечно, согласился.
— Ох, парень! — не на шутку встревожился Лобанов. — С огнем ты играл!
— Это не игра была, — строго возразил Паша. — Но только на другой день он раздумал. Видно, не очень доверял еще. А потом я одного его приятеля засек. Он однажды к нам в гараж пришел. Спирин назвал его «Колясь». А о чем говорили, узнать не удалось. Маскировка у меня еще хромает, и слух не развит, — вздохнул Паша. — Зато среди тысячи этого Коляся узнаю.
Лобанов достал несколько фотографий.
— А ну, попробуй узнай!
Паша бегло посмотрел на фотографии и, указав на одну из них, уверенно сказал:
— Этот.
— Ну и молодец же ты, Паша! — восхитился Лобанов. — Хороший у тебя глаз. И чутье хорошее. Только мой тебе совет: в таких делах частной практикой не занимайся. Для этого бригадмил есть. Самая подходящая школа для будущего сыщика. А подрастешь, иди к нам.
