– Можно?
Видимо, Горбанюк со Светкой сидели в холле и видели как норвежки уходят. Нужно сказать, что удалились те не солоно хлебавши. Особенно Лив. Слишком велик был психологический пресс. Когда твой мозг сверлит одна единственная мысль: сегодня – твой последний день, сегодня – твой последний день, это как-то не способствует повышению потенции.
Я уже успел что-то на себя напялить, и Горбанюк наконец соизволил обратить внимание на синяк.
– Что-нибудь случилось? – поинтересовался он, впрочем, без особого сострадания в голосе.
– Разумеется, – парировал я. – На свете каждый день случается невообразимо много интересного. А что, собственно, ты здесь потерял? Или программа отдыха без корректировок с моей стороны тебе уже кажется излишне пресной?
– Да нет, – замялся он. – Мы просто хотели… В общем, мы хотели спросить, как продвигается расследование.
Вон оно что! Светлана допекла! Моя цыпочка! А я-то после вчерашнего разговора с Лили голову ломал, как мне побыстрее отыскать Горбанюка. Ведь я даже не догадался спросить, в какой гостинице он остановился.
– Расследование продвигается весьма успешно. Вчера я победно рапортовал Лили, не забыв упомянуть о твоем участии, и она попросила в ответ сообщить, что жалует тебе аксельбант на левое плечо.
– Спасибо, – Горбанюк вздохнул.
– Еще она просила передать, чтобы ты прокатился на денек в Бильбао, в наше испанское представительство. Там уже тебя ждут.
– Зачем? – Он напряженно замер.
– Нужно доставить сюда две единицы огнестрельного оружия: а именно – «узи» и парабеллум.
– Я серьезно.
– И я серьезно.
– Нет, я, действительно, серьезно, – продолжал он гнуть свою линию.
Но я тоже был не лыком шит:
– Так ведь и я, действительно, совершенно серьезно.
– Ну уж нет! – Он вскочил. – А если меня загребут в полицию? Здесь слишком жарко даже на пляже, я уж молчу о местных тюрьмах.
– С одной стороны ты прав, – согласился я, – но с другой мы ведь должны быть во всеоружии в свете предстоящих событий.
– Мы?! – буквально захлебнулся он.
– Ну, конечно! А для кого, ты думаешь, эта артиллерия?
Несмотря на всю плачевность ситуации, я с трудом удержался от смеха. В памяти всплыла фраза Остапа Бендера: «Я вам дам парабеллум».
– У тебя есть лист бумаги? – воинственно поинтересовался Горбанюк.
– Кажется, в ящике письменного стола я видел стопку. А зачем тебе?
– Хочу написать заявление об уходе по собственному желанию. И нужно же было тебя здесь встретить!
Он направился к письменному столу, извлек чистый лист бумаги и принялся что-то быстро строчить.
– Может, сначала позвонишь в Ярославскую область? – подал я голос. – Посоветуешься с законной супругой?
– Нечего советоваться!
– Ну ты и трус, – брезгливо проговорила Света.
– Тебя не спрашивают!
Он протянул мне исписанный лист. Это была фирменная почтовая бумага отеля. В правом верхнем углу красовался Купидон с луком, под которым витиеватыми буквами было написано «Вавилон любви». Впрочем, вместо стрелы Купидон был вооружен предметом несколько иного свойства. И наконечник у предмета были отнюдь не таким острым, и оперение шарообразное.
– Я думаю, Лили может это неправильно понять, – озабоченно произнес я, тыча пальцем в рисунок.
Мое замечание его слегка охладило.
– Хорошо, я напишу заявление по всей форме и сам отправлю в контору. Порви это.
– Ну ты и трус, – еще раз проговорила Света, мобилизуя все презрение и брезгливость, на которые только была способна.
– Его можно понять, – предприняв очередной маневр, великодушно вступился я за Игоря Артемьевича. – Он ведь у нас теоретик. Хорошо, ты только привези оружие, а уж дальше я как-нибудь сам, с обеих рук…
Через двадцать три минуты он согласился. С помощью знаний, почерпнутых в книге «Момент истины», мне удалось уверить его, что я буду стрелять с обеих рук, не забывая при этом безостановочно «качать маятник». Одним словом, устрою «пляску по-македонски».
Сложнее всего было заставить себя выйти из номера. Зловещие призраки Квадрата и Левого Хука заполонили сознание, и если в нем еще оставалось место, то для не менее зловещих призраков доктора
