Нет, Дим, куда мне. Ну да, дурак я, но не идиот же! Семьдесят… Я, понимаешь, на него с торможением вышел, баран, чукча! - динамику потерял, блин, и на «лежак» тут же, не свернёшь ведь, поздно, да и некуда… Вот, прикинь, проскочить-то я его проскочил, и в поворот сразу, да тут заднее ка-ак засвистит, чаттер, блин… тут руль забился, моторчик-то… Ну, а я и того…
- Запаниковал?
- Ну-у, как сказать, - запаниковал… В общем, да. Газанул резко, чуть не закозлил, ёлки! А передачу потерял, блин, ну и вот… Лёг на левый бок… Ямаха из-под меня, а я по асфальту, как по льду, и на бордюр…
- Да. В общем, стандартная чайниковская лажа. Эх, ты, а ещё чёртик из коробочки! Стыдись!
- Стыдюсь…
- Хм, «стыдюсь»… Всё, приехали, home, sweet home. Ха, смотри, Ил, - Женька у подъезда мается! Ну, щас будет тебе…
- Это ты ему, что ли, позвонил? Эх…
- А что?! Вот что, прикажешь, мне делать-то было? Позвонил…
Ёлки, этого вот мне щас токо не хватало! Пока Митька паркуется у подъезда, я стараюсь не смотреть на Женьку-Прыгуна, - стыдно мне, - я деятельно поправляю свою Spidi’вскую куртку, - вот тоже, снимаю шляпу, если бы не бордюр этот, чёртов, ни шиша бы мне и не было бы, - я тру борозды на левом плече, пытаюсь сковырять с них асфальтовую смолу, - а ладно, так даже прикольней… А Прыгун уже аж на месте подскакивает, - так ему невмоготу меня живым увидеть, и чуть не плачет, вот ведь блин.
- Мм-м! Мм! Эм-м!
- Да целый я, целый! Вот ведь тоже… - я показываю Женьке, какой я целый, скалюсь во все свои рекламных тридцать два. - Всё, не-спе-ши, а то я не-пой-му-ни-че-го!
- Ил’я, ты ка-ак, рг’ука, д’а? Бол’но? Бол’но, д’а? Ка-ак?
…Да, это Женька, - Женька-Прыгун, Попрыгун, Прыгунок… Женька-Глухарь, - ну, это его тут, во дворе так звали, пока я не появился. Ну, не все, конечно, но есть тут дебилов парочка… А теперь его все зовут так, как положено, - Женька, - при мне, по крайней мере. А я ещё зову его Прыгуном… Да только вот ему-то по барабану, Женька глухой, - когда ему два года было, у них на даче баллон газовый взорвался, отец Женькин погиб, а сам он оглох, и ожоги ещё, и ещё шрам на плече вот такенный, такие вот дела… А сейчас ему двенадцать с половиной, большой совсем, и глухой, и говорит еле-еле, да только он всё равно самый лучший из всех пацанов, которых я только знал в своей жизни, правда, знал-то я всё больше гадов всяких… Вот, а Прыгун он потому, что подпрыгивает всё время. На месте, на ходу, - на бегу, то есть, - шагом-то он почти и не ходит, - и даже сидя он умудряется подпрыгивать. Это он так подпрыгивает оттого, что сказать толком всего не может, если торопиться, а он всегда торопится, - Попрыгун, он Попрыгун и есть…
- Бол’но, д’а? Ка-ак, Ил’я?
- Нет. Не-боль-но. Понял? Ну, всё, Женька, хорош, хо-рош-ска-кать!
- Ладно, Ил, бери его, и идите домой, я машину поставлю. Э, погоди, шлемак забыл.
Митька берёт с заднего сиденья мой шлем, но не протягивает его мне, а надевает на вихрастую Женькину голову, - а тот доволен…
- Женька, твоя мама знает, где ты?
Митька говорит не по слогам, а всё ж Попрыгун его понимает лучше, чем меня, а всё потому, что когда я говорю с ним, он смотрит не на мои губы, а в глаза мне смотрит Женька… Сейчас он быстро-быстро кивает головой, но Митька всё-таки говорит мне:
- Ил, позвони ему домой, скажи Елене, что он у нас, - с этими словами он садится в нашу Импрезу WRX, машет нам с Женькой рукой, и отъезжает от подъезда.
Я протягиваю Прыгуну здоровую руку, он тут же за неё радостно хватается, блин, да я и сам рад, хотя, надо бы его от этого отучать, да ладно. Женька открывает наш подъезд, у него свой ключ, я ему дал, он же с домофоном не того… Ну, ладно. Заходим, Женька сопит взволновано, поддерживает меня, - заботу проявляет о раненом. Э-хе-хе, а рука-то, и правда, побаливает. Пока мы ждём лифт, Прыгун осторожно трогает гипс у меня на левой руке, тут же отдёргивает палец, быстро вскидывает на меня свои серые глазищи, распахивает их до невозможности, они у него щас во весь экран моего шлема. Я, совсем по- Митькиному хмыкнув, опускаю Женьке на шлеме стекло. Смотри-ка, не нравится! Женька уворачивается, снимает шлемак, так ему удобней на меня смотреть, ёлки, а я на месте провалиться готов сейчас, так мне перед Прыгуном стыдно, ведь обещал же я ему, что осторожно ездить буду. А вот Митьке я этого не обещал, потому что Митька сам байкер, хоть он и не любит этого слова. Мотоциклист. И он понимает, что это значит, когда ты на «М-Тишке» под семьдесят на «лежак» идёшь, и зачем тебе это надо…
- Я сам, Жека, сам открою. Вот, проходи давай.
«Проходи», - это я говорю для порядка, Попрыгун уже попрыгал на кухню, он же у нас с Митькой свой, живёт он у нас, можно сказать. И всё равно я говорю «проходи», потому что это для порядка, и ещё так мне нравится, очень мне нравится себя хозяином чувствовать, я в жизни только вот этот год себя хозяином и чувствую, Митька мне это чувство подарил.
- Чай! Б’удеш-ш? Д’а, Ил’я? - Женька, в общем-то, тоже это спрашивает для порядка, он уже включил чайник, копошится чего-то в холодильнике, а что, ведь он же свой, он же, можно сказать, живет у нас с Митькой…
Я сижу на кухонном стуле, осторожно положив загипсованную руку на стол, и улыбаясь, смотрю на сидящего напротив Прыгуна. А тот не улыбается мне как обычно, и в его глазах… слёзы, что ли? А, чтоб тебя!
- Жека! Я случайно! Понял? Слу-чай-но! Вот ведь… Не-бу-ду-боль-ше! Понял? Эх, ты, По-пры-гун…
А Женька мне ничего не говорит в ответ, только качает головой, и тут же срывается со своего стула, ускакивает в прихожую, и возвращается с моим шлемом.
- А эт-то ка-ак? Вот. Случа’но, д’а? Вот! Н’э б’удеш-ш…
И стучит пальцем по шлему, по левой стороне, а там и нет-то ни шиша, так, лак ободрался, ну и чуть- чуть краска, и тоже, как и на куртке борозды от асфальта, а сама капсула целая совсем. Да. Здорово, классно их делают, и ведь шлемак-то у меня так себе, Польша. Блин, это-то здорово, а только лучше бы кокнул бы я шлем, ну, так, чтобы башка целая осталась, как и получилось, а шлем бы, чтобы… ну, я б тогда бы у Митьки его второй Arai залечил бы…
- Видал, Жека? Чуть-чуть сов-сем! А башка вовсе це-ла-я. Во! - я стучу гипсом себя по голове, Попрыгун перехватывает мою руку, осторожно укладывает её на стол, и тычет в гипс пальцем.
- А эт-то? Рг’ука в’едь, Ил’я. Как Д’има посв’он’ил, ка-ак мама скас’ала… я срасу так исп’уг’ался… та- ак… Ты што? Ты в’едь об’ешал! Д’ургак!
Чайник кипит… Э-хе-хе, Женька, Женька… Я здоровой рукой притягиваю Прыгуна к себе, он несильно сопротивляется, я прижимаю его покрепче, он замирает, я трусь носом об его щёку, он ковыряет пальцем мой гипс, я щекочу губами ему волосы на виске, он дёргает плечом, я дую ему в ухо, он хихикает… Мир.
- Штобы бол’ше ни-ког-да! Понял?!
Слово «понял» Прыгунок произносит так чётко и правильно, что я радостно киваю ему головой, делаю честные глаза, поджимаю губы, чтобы не рассмеяться, снова киваю головой.
- Чайник, Жека, чай-ник-ки-пит.
Я наблюдаю за тем, как ловко Женька заваривает чай, как он режет на разделочном столе сервелат, хлеб, то и дело оглядываясь на меня, - проверяет, тут ли я, - и так мне сейчас уютно и хорошо… Дом. Мой, - наш с Митькой, - дом. И Женька. И оба они меня любят. По-настоящему любят, - хоть и по-разному, но ведь и одинаково. Это так… ну… Любят, - ясно? Не просто хотят меня, - ну, и это тоже, конечно, - но ведь главное, что они хотят меня, потому что любят, это ведь самое главное, да и хотят-то они меня тоже по- разному, и одинаково…
Я, стараясь не морщиться, встаю, заглядываю в холодильник, достаю оттуда по очереди масло, сыр, нарезанную холодную говядину. Чуть помедлив, беру пару яблок, - да не люблю я яблоки, груши я больше, но ведь без меня Прыгун их тоже не будет, знает он, что я яблоки не очень, а вот он-то их как раз…
- А вот и я! - Митька пришёл. - Ты живой тут, Меландри недоделанный? Хм, живой, а я думал, что Женька тебя уж того…
- Ты и рад! Того… Не того, как видишь! - и не зови ты меня так! - знаешь ведь, - сам ты Педроса,
