скрывать свою любовь от Светочки, которая этой любви не поймет. Она думала: «Разве это не ее, не Светочкины, проблемы?»
«Дай мне время, – шептал Артем на скрипящем диване, в салоне машины, в заброшенном парке. В салоне машины – все реже и реже. – Дай мне время, Кристина. Я обязательно поговорю с ней, она должна меня понять. Она все поймет, вот увидишь, просто сейчас она еще ребенок…»
«И сколько лет я должна ждать, пока этот твой ребенок повзрослеет? Пять? Десять? Двадцать? А если она на всю жизнь так и останется малолетней дурой, не способной понять, что ее отец – живой человек, а не скорбный памятник любви к почившей супруге? И что? Так и будем по кустам скрываться?»
«Не такая уж она и маленькая», – с обидой думала Кристина, которая была всего-то на три с небольшим года старше Светочки. Артем, словно читая ее мысли, говорил: «Не злись. Ты не можешь относиться к ней объективно, не можешь воспринимать ее как ребенка, потому что ты еще и сама ребенок, потому что вы почти ровесницы. Господи, вот ведь как бывает… Никогда не думал, что буду любить женщину, которая окажется ровесницей моей дочери…»
Она пыталась что-то возразить, но он закрывал ее рот поцелуем – долгим, сладким, глубоким, почти бесконечным, и в тот момент, когда он наконец заканчивался, она уже не помнила ни о чем, не думала ни о чем, повинуясь полностью стайке мурашек, заботливо изгоняющей из головы все мысли, кроме одной: «Люблю… Боже мой, как же я люблю его… как же…» «Я люблю… люблю тебя, девочка моя, – слышался шепот, – как же… как же я тебя люблю, Боже мой…» Вкус его поцелуев был миндально-горьким. Необыкновенно миндальным, необыкновенно горьким.
Небо падало на асфальт, смыкалось вокруг темным куполом, оставляя за пределами весь мир. И Светочку, как часть этого мира, тоже. Исчезали они в строгой последовательности – сначала мир, потом Светочка. А вот появлялись всегда в обратной. Светочка появлялась первой, оставляя за собой право быть для Кристины важнее, чем весь остальной окружающий мир.
Привычный сценарий. Казалось, так будет всегда, и рано или поздно она все-таки привыкнет к этим запахам в салоне машины, смирившись с мыслью о том, что это всего лишь запахи. Что ни теплый вирджинский кедр, ни шелковый мускус не смогут помешать их любви, которая имела свой, особенный, ни на что не похожий пьянящий запах. Запах сока сагуаро…
Но однажды она не выдержала. Что-то сломалось внутри, какой-то крошечный винтик, несмотря на маленький свой размер, на внешнюю свою незначительность, все же играющий определенную роль в отлаженной работе внутреннего механизма. Этот чертов вирджинский кедр забил, заглушил собою робкую нежность запаха сока сагуаро, и Кристина отпрянула от Артема, оборвав поцелуй, который должен был тянуться бесконечно. И небо, дрогнув, не упало в тот вечер на асфальт, не накрыло его куполом, не вытеснило мир и Светочку, как часть этого мира, в привычной последовательности.
«Я больше не могу! – взорвалась Кристина. – Я больше так не могу, я устала! Я устала прятаться, я устала торчать по выходным дома, я устала ненавидеть праздники, устала трахаться в машине! У меня нет больше сил быть для тебя второстепенной… У меня нет больше сил чувствовать ее дыхание за спиной! У меня такое чувство, что я встречаюсь с женатым мужчиной!»
«Успокойся!» – только и успел сказать он, но она уже выскочила из машины, на ходу застегивая пуговицы на помятой блузке, и прошипела вслед: «Не смей! Не смей за мной ходить!»
И убежала от него по тропинке, протоптанной влюбленными парами в закоулках гаражных массивов. Отключила телефон и два дня лежала на диване, впервые в жизни пытаясь бороться с собой. Решила: на этом все, и пусть он делит остаток жизни со своей любимой Светочкой, пусть меняет этой сопливой малолетней дуре подгузники и сует в рот соски, раз уж так твердо убежден в том, что она в этом нуждается.
Так прошло два дня. А на третье утро, проснувшись, она вдруг отчетливо поняла, что не имеет права вот так вот запросто отпускать свою любовь. Любовь с диковинным африканским ароматом сока сагуаро. По крайней мере она должна за нее побороться. Пусть даже с таким сильным противником, как Светочка. Сногсшибательный ребенок с профессионально вытравленными платиновым блондом волосами, с перламутровой помадой на губах, с гламурными пурпурно-красными ногтями, в непробиваемом панцире из вирджинского кедра и чувственного сандала. С легким оттенком шелкового мускуса…
Плевать. Плевать она на нее хотела.
Кристина собралась – быстро надела джинсы, зашнуровала тяжелые ботинки, провела пальцами, взбодрив жесткий «ежик» на голове. Вспорхнула на подножку троллейбуса, купила у тетки-кондукторши билет, который, словно в насмешку, оказался счастливым, и вскоре уже нажимала на кнопку звонка. Адрес она знала давно, для чего-то выучила его наизусть, случайно прочитав в паспорте Артема.
Дверь еще не открылась, а она уже почувствовала приближение вирджинского кедра. Запах проник сквозь дверную щель. Кристина демонстративно стояла напротив дверного глазка и смотрела в него, как смотрит приговоренный к смертной казни в дуло пистолета за секунду до того, как оттуда вылетит пуля. Бесстрашно.
Потому что плевать она на нее хотела.
Дверь распахнулась. Тонкие, идеально выщипанные и причесанные волосок к волоску брови взметнулись вверх. Серебряный голосок отразился серебряным колокольчиком от стен подъезда.
– Вы к кому?
Серебряный голосок был спокойным. Все в ней было спокойно – и легкая улыбка на перламутровых губах («Боже мой, зачем красить губы дома?»), и волосы, идеально ровными, идеально блестящими прядями спокойно лежащие на идеально красивых спокойных плечах.
Кристина не была такой спокойной и такой идеальной. Но она снова вспомнила спасительное «плевать, плевать, плевать я на нее хотела!» – и почти без дрожи в голосе произнесла:
– Я к вам, Светочка. К вам и к Артему. Я Кристина. Может быть, все-таки впустите меня в дом?
– Что-о?
Первое сражение Кристина выиграла на сто процентов. Идеальная улыбка сползла с идеального лица, спокойствие, встрепенувшись, птицей спорхнуло с идеальных плеч, и даже платиновый блонд на поверку оказался не так уж и идеально прокрашенным. Кое-где пряди отливали рыжиной, прежней рыжиной, и Кристина вмиг догадалась о том, что когда-то раньше Светочка была рыжей. Обыкновенной рыжей конопатой девчонкой, каких тысячи…
И это придало ей еще больше уверенности.
– Может быть, все-таки впустишь меня в дом? – повторила Кристина, переходя с этой рыжей на ты. И растерявшаяся Светочка, посторонившись, впустила врага на свою территорию.
Правда, пришла в себя она очень быстро. Теперь, в свете тусклой коридорной лампы, рыжина с волос исчезла, они снова стали платиновыми, а лицо Светочки – почти спокойным. И тонкие брови опустились, а перламутровые губы снова изобразили на лице улыбку снисхождения.
– Все-таки, может быть, ты объяснишь…
Эта малолетняя стервочка тоже не затрудняла себя правилами этикета. А может быть, просто не знала, что к незнакомой взрослой тете следует обращаться на вы. Вне зависимости от того, как она к тебе обращается.
– Объясню, отчего же не объяснить. – Одарив Светочку ответной улыбкой, не менее, а может быть, даже чуть более снисходительной, и снова пробормотав про себя заклинание «плевать-плевать-плевать», Кристина ринулась в бой. Над полем сражения витал чертов запах вирджинского кедра. – Да здесь и объяснять в общем-то нечего. Нам давно пора познакомиться. Так или иначе, я – часть твоей жизни, а ты – часть моей…
Часть Кристининой жизни нахмурилась и попросила изъясняться более понятно.
– Мы с Артемом встречаемся уже три месяца. И мы будем вместе, хочешь ты этого или нет! – выпалила Кристина, не выдержав-таки этого ледяного спокойствия. А дальше – понеслось…
Из комнаты появился Артем:
– Кристина? Что ты здесь делаешь?
– Да уж, объясни, пожалуйста, что это за Кристина и что она здесь делает.
– Кристина?
– Может быть, ты все-таки сам ей все объяснишь?
– Подожди, Светочка, не надо так…
