визжалки, катала в Летнем саду на ослике, на бывшей Базарной площади — на карусели. Все время обнимала его, гладила по голове. Одно было плохо: из синих глаз тети Юлии вдруг возьмут да и потекут большие-пребольшие слезы. Сама как будто бы смеется, улыбается ему, а слезы бегут и бегут по щекам.
В середине мая к Юлии в театр пришла делегация от молодежи химического комбината: просили помочь комбинатовским художникам оформить спектакль, который ставил самодеятельный драмкружок. Дело в том, сказали молодые артисты, что кружка им уже мало, что они хотят преобразоваться в самодеятельный театр и те примитивные декорации, какими они пользовались до сих пор, им уже не годятся. Они-де знают, что Юлия Павловна человек отзывчивый, добрый, они надеются, что она им в просьбе не откажет, как, например, отказал какой-то другой художник, и отказал только потому, что они не могли обещать ему никакой оплаты за помощь — они же самодеятельность, Вот если дело пойдет да начнут поступать средства от продажи билетов, тогда иное дело. Тот художник — они назвали его фамилию — рискнуть не захотел, не захотел ждать этого «иного дела», наотрез отказался. «Шаль, — сказала Юлия, — жаль, что он отказался. Это хороший художник, остроумный, с большой выдумкой». Она, конечно, согласилась. Вместо того чтобы сидеть и зябнуть на скамейке над Кудесной, теперь можно было ездить в Дом культуры химиков, спорить с упрямыми ребятами — самодеятельными художниками, исподволь прививать им вкус, учить их не доморощеным приемам оформительской работы, а профессиональным, таким, которые отличают сцену профессионального театра от самодеятельной, любительской.
Юлия бывала на репетициях, и у нее возникало убеждение в том, что драматическая самодеятельность комбината и в самом деле может перерасти в театр, в народный театр, который бы существовал на добровольных началах. Есть же в стране такие. Но ему надо было помогать, и помогать основательно. Ему надобны средства на костюмы, на оформление, на оплату режиссера, которого пригласили кружковцы. Дирекция отмахивалась от таких просьб, завком тоже не очень шел навстречу. Юлия сказала, что это нормальный процесс сопротивления старого новому, новое никогда не подхватывают сразу, не несут его на руках, оно должно энергично бороться за самоутверждение. Сколько существует мир, столько и идет борьба нового со старым. В этой борьбе новое обретает мускулатуру. Хорошо вам так говорить, сказали ей. Это гладко и стройно выглядит в книгах. А вот как быть, когда дело касается практики, как приняться за эту борьбу, когда от всех ворот тебе показывают поворот?
И тут Юлия ужасно обрадовалась, что у нее появился повод снова пойти к секретарю Свердловского райкома партии, к товарищу Владычину, но уже не с туманными неврастеническими намеками, а по весьма определенному, конкретному поводу, с делом общественным и благородным.
Правда, пошла она не одна, а с двумя кружковцами-энтузиастами. Владычин их принял, и не просто принял, он, был искренне рад их приходу.
— Замечательно, — говорил он, — замечательно, товарищи! Партия как раз советует нам брать курс на развитие самодеятельности. А народный театр — это будет просто великолепно! Можете рассчитывать на мою помощь. Я с вами, вот вам моя рука. Не сегодня, так завтра непременно отправлюсь на комбинат для переговоров с вашими начальниками. А вам, Юлия Павловна, особое спасибо. Спасибо, что с такой готовностью откликнулись на просьбу рабочего класса.
Юлия не упустила удобный момент. Она сказала, что ей надо бы пообстоятельней поговорить, посоветоваться с секретарем райкома о народном театре, у нее есть мысли, которые хорошо бы обсудить совместно, и обсудить не спеша, не так, когда знаешь, что за твоей спиной, в приемной, уже ожидает очередной посетитель.
— Пожалуйста, всегда готов, — сказал Владычин.
— Но вас так трудно ловить, и здесь, в этом кабинете, так надо торопиться… А почему бы вам не приехать в Дом культуры?
— Приеду. Пожалуйста. Назначайте время, Юлия Павловна. Все зависит от вас. Только… — Он принялся перебирать листки календаря на столе. — Только вот сегодня не смогу — буду на судоремонтном. Завтра — тоже весь день и весь вечер заняты. В пятницу… Вот в пятницу, как? Подойдет? Часов в семь вечера?
Юлия не раздумывая ответила, что подойдет, конечно, подойдет в пятницу, в семь вечера. Она знала, что даже если в тот вечер будет землетрясение или всемирный потоп, то все равно, под грохот вулканических ударов, под огненным пеплом или преодолевая волны потопа, она точно в срок примчится в указанное место, в Дом культуры химиков.
— Ну и отлично, — сказал Владычин. — Непременно буду.
Три дня Юлия тряслась от страха, что он забудет об уговоре и не придет. Но он пришел, и пришел ровно в семь. Юлия ждала его в вестибюле.
Они поднялись на второй этаж, вошли в комнату, на дверях которой было написано: «Репетиционная». В ней было три длинных стола и много стульев. Подсели к одному из столов. Юлия рассказывала о том, что идея народного театра ей кажется плодотворной, что в таком театре не будет ни чинов, ни званий, не будет погони за той или другой ставкой, все станут решать способности, талант, призвание.
Она говорила долго и с увлечением. Владычин, подперев щеку рукой, внимательно ее слушал.
— Знаете, какая мысль пришла мне в голову? — сказал он, когда Юлия умолкла. — Не знаете? Очень интересная мысль. Во все века прогресс двигали энтузиасты. То есть люди немножечко одержимые. Вы сейчас говорили так…
— Точно одержимая? Очень милая аттестация с вашей стороны, Игорь Владимирович.
— Ничего плохого в этом нет. Напротив. Это залог того, что дело будет сделано. И хорошо сделано. И вот, говорю, какая мысль у меня воз-никла. Не взяться ли вам за народный театр не в порядке любительства, а по-настоящему? Что, если вам стать его организатором и руководителем? Художественным руководителем.
— Что вы, что вы! — сказала Юлия поспешно. — У меня нет никаких организаторских способностей.
— Неправда, Юлия Павловна, неправда. Вы человек энергичный, человек с фантазией, с выдумкой. Вы умеете и по земле ходить, и летать за облаками.
— Откуда вы все знаете, Игорь Владимирович? Мы с вами и виделись-то раза три всего. А в последний раз…
— Да, кстати! — воскликнул он. — Что такое было с вами в тот раз? Я даже хотел пойти и догнать вас. Но кто-то вошел, и вот…
— Так, нездоровилось. — Юлия уклонилась от ответа.
— Я тоже об этом подумал. Ну что же, Юлия Павловна? Соглашайтесь. Замечательный у вас будет театр.
— Не знаю, не знаю, — ответила она в раздумье. — Слишком неожиданное предложение: я — и вдруг организатор, руководитель! Непривычно и смешно. Между прочим, вы не находите, что здесь холодновато? — Она дернула плечами. Ей хотелось бы, чтобы он догадался и предложил выйти на улицу, на теплый майский воздух. Она ждала этого, она молила об этом внутренне. И он догадался. Он сказал:
— А почему мы непременно должны сидеть именно здесь, где давным-давно перестали топить? Не выйти ли нам на воздух? Честное слово, там теплее.
— Пожалуй. — Она старалась не очень спешить с ответом. — Пойдемте.
На улице он сказал:
— Если не ошибаюсь, сегодняшний вечер у меня свободный. — Достал записную книжку из кармана, полистал странички. — Совершенно верно. Обещал приехать к выпускникам педагогического института. Но их вечер перенесен на субботу, то есть на завтра. Сегодня я, к величайшему удивлению, совершенно свободен.
— Игорь Владимирович! А что, если я вас о чем-то попрошу?
— Я это немедленно для вас сделаю.
— Вы шутите. А я всерьез. Сейчас уже, правда, вечереет. Скоро зайдет солнце. Но мне очень бы хотелось или за город, на природу, или на пароходе поехать…
— За город? — Он задумался. — Пожалуй, лучше на пароходе. Пойдемте к пристани.
И вот Юлия плыла на пароходе с Владычиным, как год назад плыла она с Николаем Александровичем
