болотистые места, куда автомобилем добираться долго и трудно. Там уже москвичи из геологоразведки, из Академии наук; там в эти дни будет решаться вопрос — быть или не быть Старгород-ской Магнитке.
Удивительное ощущение — лететь над своей областью. В значительно меньшем масштабе она представлена на той карте, что всегда висит на стене в кабинете Василия Антоновича. На карте есть и все эти реки, и все эти леса, все болота. Болота расштрихованы так, будто и в самом деле сквозь бумагу просочилась вода; леса по зеленому фону обозначены елочками или березками — в зависимости от того, хвойные они или лиственные. Есть на карте и прямоугольнички сел, токомпактные, плотные, то растянутые вдоль дорог и речныых берегов. Все есть. Кроме живой жизни. А здесь и карта, знакомая до деталей, и жизнь. Шальным галопом скачут куда-то три конника. Куда? К паромной переправе на реке Остужевой подходит колонна автомашин и самоходных комбайнов. Что за переброска техники? Шесть бульдозеров корчуют осинник, под корень бреют молодые деревья, спихивают их в валы; над валами — густой ды-мище: жгут, должно быть. Кто поднимает там такую целину? Два гусеничных экскаватора стоят на краю огромной желтой ямы, черпают ковшами желтый песок и сыплют его в железные кузова то и дело подъезжающих, все новых и новых самосвалов. Где-то кто-то что-то строит. А где и что?
Когда сидишь в кабинете, то кажется, знаешь абсолютно все, что касается области. Подойдешь к карте, чертишь на ней трассы новых дорог, обводишь кружками места новых поселков, отмечаешь то, перечеркиваешь это. А вот когда земли области второй час в натуре плывут и плывут под ногами, сколько неведомого видишь на них, незнакомого. Только в общих, в главных, направляющих чертах приходит в эти места то, что решается в Старгороде на бюро и на пленумах обкома, на заседаниях исполкома, на сессиях областного Совета. А тут, в «глубинке», тысячи, десятки тысяч инициатив и выдумок развивают, дополняют, поправляют решенное вверху. Здесь могут во много раз больше, чем решается в Старгороде, стоит только искре творчества упасть в способные зажигаться горячие сердца, стоит только смелой мысли коснуться умных, беспокойных голов.
Хорошо думается под гул мотора, вращающего над тобою огромные гибкие лопасти винта, когда вот так, с высоты сотни-другой метров, рассматриваешь живую карту своей области.
Поселок Ленинский на высоком берегу Ло-пати… Много слышал о нем Василий Антонович от Лаврентьева, но так и не добрался до него. Проехали тогда, зимой, с Петром Дементьевичем мимо на машине, взглянули на красивые большие дома, и все. А надо бы, надо побывать. На областном, слете передовиков сельского, хозяйства к Василию Антоновичу подходил беспокойный председатель колхоза из Ленинского, Антон Иванович Сурков, звал в гости, рассказывал о новшествах, вспоминал старое.
Затерянные в лесах «Озёры» открылись неожиданно. Подумал об инженере Лебедеве, о Наталье Морошкиной. Как-то они там живут-поживают? Вспомнил и Соломкина, увлекающегося живописью.
Над каким, бы селением ни шел вертолет, о каждом из них Василий Антонович что-нибудь да знал. О ином меньше, о другом больше, но знал. Вон там, на берегу речушки Марицы, крохотная деревушка Лазари. Откуда взялось такое название, не знал даже царский губернатор прошлого столетия, записки которого Василий Антонович прочел года два назад. Но название свое деревушка оправдывала с удивительным упорством. Было в ней двадцать два двора и около сотни жителей. Избы давно остарели, отрухлявились, стояли на берегу, кривые, кособокие, голые вокруг: ни яблоневого дерева, ни куста смородины возле. Голодали тут при царе, не больно-то разбогатели и после. Когда году в тридцать третьем или в тридцать четвертом, намного позже других, вошли в колхоз, то над названием его не очень ломали головы, назвали: «Красные Лазари», и вся недолга.
В годы существования МТС все земли этих «Красных Лазарей» обрабатывались государственными машинами, задолженности их, денежные и натуральные, ежегодно списывали, как совершенно безнадежные. Чем только не помогали «Лазарям». Никакого толку: в сводках по району, в любых — посевных, уборочных, заготовительских, «Лазари» из года в год неизменно занимали самое последнее место. Когда Василия Антоновича избрали первым секретарем обкома, Лаврентьев ему предложил: давайте вольем этот колхозишко в какой-нибудь соседний. Он-де, Лаврентьев, еще будучи в облисполкоме, ходил с этой идеей, да никто не пожелал поддержать. Вместе с Лаврентьевым раз пять за полтора года приезжали они в «Лазари» и к их соседям. «Лазари»-то соглашались на слияние, но соседей никак было не уговорить на это. Василий Антонович хорошо помнит бесконечные разговоры на колхозных собраниях. Вон там, в Жеребцове, было дело, — даже обозлился. «Богатеи! — говорил им на заседании правления. — Раньше ваши кулаки-мироеды лазаревских мужиков от себя отпихивали. А теперь вы ведете себя ничуть не лучше тех кулаков. Вот так строители коммунизма!» Ему довольно резонно ответили, что в Жеребцове на трудодень приходится по восемнадцати рублей, а у «Лазарей» по сорок копеек. Начнешь с такими среднюю цифру выводить, позиция получится благородная, зато сам без порток останешься. Слили в конце концов в один колхоз «Красная звезда». И хороший получился колхоз. Не только в медицине полезно переливание крови, а вот даже и в экономике. Здоровая кровь одного колхоза возродила к жизни другой. В этом году вообще собираются покончить с Лазарями. Спихнут эти трухлявые избы с обрыва в Матицу и переведут всех на жительство в Жеребцово. Не началась ли уже к этому подготовка? Свежие срубы белеют на жеребцовских околицах.
Или вот Семеновна, с высокой белой колокольней в центре. Тоже мучился колхоз. Много лет заставляли его сеять подсолнечник на силос. Подсолнух родился чахлый, зеленой массы давал мало, земля по сути дела пустовала. А поставки из расчета на каждый гектар все равно поставляй. Бедняли да бедняли помаленьку семеновцы, никакого просвета впереди не видели.
Тоже сиживали на их собраниях вместе с Лаврентьевым, допытывались, чего же хотят люди. А люди хотели одного — во что бы то ни стало отделаться от ненавистного им подсолнуха. «Лучше, говорили, турнепс будем сеять. Турнепс у нас хорошо родится». Дали полную волю колхозным хлеборобам в выборе кормовых культур, посоветовали испытать кукурузу на зеленую массу. Второй год подряд колхоз идет только в гору.
Ничего не получалось из так называемого общего руководства: из указаний по телефону или с помощью письменных инструкций, отпечатанных под копирку на тонкой папиросной бумаге и даже солидно оттиснутых более внушительным, типографским способом. Людям требовалось живое слово, обстоятельный анализ положения, глубокое проникновение в причины неурядиц и отставаний. А причины такие в каждом колхозе были свои, только ему и присущие.
Беспокойная мысль, которая вот уже две недели тревожила Василия Антоновича, вновь возникла сама собою под рокочущий грохот мотора. Вновь он принялся думать о том, что рассказали ему писатели Баксанов и Залесекий, съездившие на машине в Высокогорск. Баксанов рассказал еще и о встрече с Артамоновым на охоте, о ночевке в охотничьем доме, о том, как переманивал Артамонов его в Высокогорск. Значит, и бегство поэта Птушкова не случайность, и переезд Суходолова… Какую-то большую по замыслу, но мелкую по исполнению игру ведет Артамонов. Мало ему, что прославился делами хозяйственными, хотя какая уж слава — скупать скот у соседей да госзакупки по молоку выполнять государственным маслом. Но в конце концов это может быть и временным, вынужденным выходом из временного затруднения. Чего не бывает в сельском хозяйстве! Год на год не приходится. Выйдет из положения Артамонов, он крепкий, настойчивый, со славой своей не расстанется. Пойдет дальше, — в ЦК пойдет… Но вот, значит, хозяйственной славы ему недостаточно. Хочет быть и собирателем культурных сил. Вы-де, недальновидные, узколобые соседи, разбазариваете кадры, бросаетесь ими. А я их собираю, я их воспитываю, я их ращу.
Что же делать, какие предпринять шаги? И предпринимать ли? Разговоры, жалобы, разрозненные факты — достаточно ли их для обобщений, для того, чтобы, как считает Баксанов, обратиться в ЦК? Не окажешься ли в положении мелкого кляузника? Сам не больно герой, — еще сколько неурядиц в области, — а пойдешь разоблачать соседа. Можно навсегда потерять к себе уважение партии. Не честнее ли отправиться к Артамонову да поговорить с ним в открытую; если надо, предложить, и не только предложить, а и оказать посильную помощь. Помогла же Стар-городская область высокогорцам силосом. Потом еще и концентрированными кормами делились. Артамонов звонил, благодарил, был растроган.
Вот ведь как большевики-то должны делать: плечо подставить, а не ножку товарищу. Ну, а охота и звонки по ночам — это у него от прошлого; нелегко от старых привычек отделываться, живучие они. Тем более что Артамонов уже не молоденький, перевоспитываться ему поздно. Василий Антонович вспомнил его добрую, гостеприимную жену, которая так радушно угощала пирогами, его внуков, с которыми играл их
