Литвак являются готовыми песнями (“Когда пчела садится на цветок”, “Сладкая нега, ленивый покой”, “Двое в лодочке жемчужной” и др.), в них даже чувствуется своя определенная мелодия. По жанровой принадлежности такие стихи весьма близки к городскому (мещанскому) романсу, при их прочтении почему-то сразу представляются приземистые домики, занавески в цветочек, горшки с белой и розовой геранью, на завалинке - приказчик в лихо сдвинутом набок картузе, небрежно перебирающий струны гитары, из окошка, прячась за занавеской, робко выглядывает гимназистка в форменном платьице. Эти стихи при удачном выборе мелодии вполне могли бы стать народными песнями, что подсказывает нам еще одно очень важное качество поэзии Светы Литвак - ее близость к фольклору, особенно - к фольклору школьному (“Мое платье коричневое” и т.п.). Некоторые ее эротические произведения удачно стилизованы под стихи пятнадцатилетней школьницы (“От Черного моря до Балты” и др.). Эта черта, на наш взгляд, является весьма важной, так как полноценного осмысления этого фольклорного пласта в нашей литературе до сих пор не существует.
Женское начало как таковое является для поэзии Литвак одним из главных структурообразующих элементов. Во всех своих проявлениях она в первую очередь - женщина, пожалуй, даже женщина в квадрате, женщина до такой степени, что это подчас начинает казаться специально утрированным. И ее нередкая обида на читателей, издателей и кураторов - это именно женская обида на потенциальных поклонников, почему-то ее игнорирующих. Это качество снова напоминает о ранимости девочки-подростка, ожидающей от окружающего мира совсем не того, что этот мир готов ей предложить. Да и поразительная открытость к новому и многосторонность Литвак опять-таки весьма похожи на всеядность и пластичность тинейджера, стремящегося попробовать все, что можно, побыть сразу всем, примерить на себя разные маски и амплуа. Конечно же, неслучайно одними из самых ярких и запоминающихся произведений поэта и художника Светы Литвак стали перформансы “Колодцы”, “Японская киноактриса” и т.п., о которых она подробно и практически одними и теми же словами рассказывает и Олегу Разумовскому, и Наталье Воронцовой-Юрьевой. Перформанс как синтезирующая форма искусства, очевидно, дает Свете Литвак наилучшую возможность проявить заложенное в ней разнообразие талантов.
Большой интерес также представляют помещенные в конце книги дополнительные материалы - статья Евгения Телишева “Дознание Литвак” и интервью “Драконы и кошечки Светы Литвак”, взятое у поэта Натальей Воронцовой-Юрьевой. Оба автора заходят с разных сторон, пытаясь как-то определить феномен Светы Литвак, но сделать это им до конца так и не удается. Несмотря на то что Литвак вполне откровенна, от ее ответов остается ощущение неполноты и недоговоренности. “Я чувствую в себе недюжинные способности в изобразительном, а еще более в словесном искусстве. Моя жизнь художника подлинна и неизвестна. Вы видите мелькающие образы, но почти никто не видит меня. Повернитесь ко мне и увидьте меня”, - говорит Литвак Олегу Разумовскому. В этой невозможности адекватного восприятия ее творчества, видимо, как раз и сказывается обратная сторона разносторонности - Света Литвак так многообразна, что современникам сложно охватить взглядом все грани ее таланта.
И только история сможет нам показать истинную роль и значение Светы Литвак в современном литературном процессе.
Анна Голубкова
'Абзац' (Москва)
Век живи - век учись
АБЗАЦ
. Поэзия. Проза. Графика. Вып. 3. (Москва)
Если вы хотите немедленно понять расстановку сил в современном литературном процессе, начните чтение альманаха прямо с начала (ведь такого рода издания читаются кому откуда заблагорассудится), со статьи Валерия Нугатова “Добро пожаловать в дурдом”, которая, несмотря на иронический тон и такой же подход к состоянию вещей, весьма недалека от истины. А уж потом, дочитав альманах почти до конца, можете согласиться или не согласиться с Нугатовым, а также с мнением Павла Волкова, утверждающего, что литературе вообще пришел конец (Павел Волков. “Конец литературы”). Впрочем, этот конец лет … надцать назад предрекал нам, кажется, Вик. Ерофеев.
Сознаюсь, что мне, относящей себя к вымирающему виду шестидесятников, читать эти тексты было чрезвычайно интересно, весело и поучительно.
Интересно, что в этом альманахе действительно (по Нугатову) соединились авторы всех трех группировок: те, что печатаются (не брезгуют печататься) в толстых журналах - об этом можно узнать из справки об авторах в конце альманаха; “актуальные”, отвергающие “авторитет толстожурнальной твердыни” (впрочем, думается, не всегда так уж и отвергающие), “сетевые”, самиздатовские. И наконец, третьи - “сомневающиеся в том, что человеческий разум и логика должны служить единственным и непогрешимым ориентиром в литературной и вообще художественной деятельности” - цитирую того же Нугатова. К этим, правда, не “безумцам”, а лишь “сомневающимся” (в самом хорошем смысле), пожалуй, можно отнести многих, почти всех участников альманаха.
Интересно и логично, что в ряде случаев прозаический или поэтический текст сопровождается критическим разбором, подробным и убедительным, и это дает читателю возможность согласиться с оценкой критика или ее оспорить: рассказы Дмитрия Давыдова и статья Анны Голубковой о его прозе с очень точным названием “Очарование убожества”; проникновенное послесловие (эссе) Юрия Орлицкого к замечательным стихотворным подборкам Тамары Буковской и Валерия Мишина.
“Читая их подряд, - пишет Орлицкий, - понимаешь, что именно так надолго связало судьбы этих поэтов. Общность ощущений от нерадостной нашей жизни. И мужество ее проживания и переживания. И незаменимость слова. Его, если хотите, неотменимость… Слова не льются по листу тремя параллельными ручьями, как у Всеволода Николаевича (Некрасова. - Э.М.), а будто тихонько отступают с него, уступая место воздуху. Молчанию. Тишине. Это - чтобы, не дай Бог, не сказать лишнего слова. Словно от этого зависит все”. Отметим здесь ссылку на поэта сильно старшего поколения, и не одну на него ссылку в альманахе, а также ссылки на Айги, Хармса, редко - Хлебникова. А говорят, что нынешняя поэзия живет вне контекста классической поэзии. Ну да, Айги, Вс. Некрасов, Соснора - это классика.
А еще о Тамаре Буковской и Валерии Мишине есть “Заметки на полях” Дарьи Суховей, в них автор представляет питерских гостей в московском альманахе.
Жанр “Заметки на полях” здесь, по-моему, весьма продуктивен. Он позволяет в свободной форме сказать главное, не растекаясь и не занудствуя. В этом же жанре - “Закрытие волшебной страны” Дмитрия Виноградова о российском фэнтези, его эволюции и “Наброски к будущей статье” Данилы Давыдова, предваряющие “поиск эпоса” Федора Сваровского, его “мир детского, страшного, радостного, болезненного, счастливого”. Так что интересна сама разножанровость альманаха.
Интересна и самоидентификация лирического героя (или авторов альманаха) в сегодняшнем мире.
“Поэт в России - вовсе не поэт”; “… каждый может даром / Глаголом доставать
людей”, - утверждает Дмитрий Виноградов.
“… хотя бы раз / будь интеллигентом, / держи баланс, / жизнь одномоментна” - Валерий Мишин.
“Меня - отменили” - Тамара Буковская.
“Жизнь - складка небытия, ошибка в программе реальности…” - Анна Орлицкая.
“Время страха / время любви / время распада / настигает внезапно…”
“…просто мы прорастали среди пустоты / среди бесконечной сахары сами в себе одни…” - Владимир Никритин.
“Я надеюсь, что все мы после смерти станем большими добрыми рыбами, которым нет дела до того, что творится здесь, на земле, где так тесно, что слишком уж часто царапаешься о других людей” - Андрей Емельянов.
