Она вскрикнула было, когда Тимка резко подхватил ее под коленки и бросил на нары, а сам вскочил верхом, словно на кобылку, и дернул вниз штанишки.
– Понавзденут на себя городские... – выдохнул нетерпеливо, глядя на Марусин голый живот.
Она лежала, разбросав руки, тяжело дыша, не то боясь того, что сейчас неминуемо случится, не то желая этого, не то не веря, что это все же произойдет. Тимка расстегивал ширинку, а ее мысли почему-то вяло вились вокруг его слов: «Понавздевают на себя городские...» А что ж, деревенские девки до сих пор бесштанными ходят, будто в старые времена? Так ведь это бесстыдство!
И тут она обо всем забыла, потому что Тимка выпустил наружу из ширинки свою тяжелую, мощную плоть. Маруся впервые видела такое, впервые видела то, что прячут мужчины в штанах, и сейчас глядела недоверчиво, восхищенно, испуганно.
– Ох как охота – спасу нет... – с хрипом выдохнул Тимка. – Ты как, нетронутая или уже пихали тебе?
– Что? – чуть слышно спросила Маруся, не понимая, о чем он, только неотрывно глядя на его плоть, как на странное, неведомое существо. А оно тяжело подрагивало.
«Змей! Вот он, змей-искуситель! Пропала я!» – мысленно вскрикнула Маруся. Бояться, впрочем, она уже явно опоздала.
И поскольку девушка ничего не понимала, Тимка поспешно, грубо растолкал ее ноги коленями, подхватил под бедра, приподнял, придвинул к себе – и с такой силой ударил в неопытное лоно, что Маруся испустила пронзительный крик – да тотчас задохнулась от боли.
Тимка двигался с силой, существо мощно билось, шевелилось, мучило – и в то же время ласкало. Тимка вдруг затрясся всем телом, захрипел, а потом замер, распростерся на Марусе, придавив ее своей расслабленной тяжестью и изредка содрогаясь. Маруся почувствовала, как существо внутри ее ослабевает и вроде бы даже уменьшается в размерах. Значит, получило свое, насытилось, отдыхает.
«Ну вот я и баба, – как в тумане подумала Маруся. – Его баба. Распочал он меня...» Еще какие-то дурацкие слова лезли в голову, грубые, пугающие, но почему-то уже не пугали.
– Эй! – раздался вдруг голос Митюхи. – Вы чего тут? Ого... так вы эвона чего...
И Маруся в следующий миг увидала его на пороге – растерянного, покрасневшего, с вылупленными глазами.
Она вскрикнула, замахала руками, пытаясь не то прикрыться, не то отпихнуть Тимку, который вяло приподнялся и покосился через плечо.
– Иди покуда, – усмехнулся тот хрипло, запаленно, – не мешай.
Изумление уже сошло с лица Митюхи, оно стало прежним – равнодушным и спокойным.
– Бог в помощь, – кивнул Племяш и вышел.
– Ты больше не ори, – сказал Тимка, опираясь на согнутые руки и опять начиная шевелиться в Марусе вновь ожившим, отвердевшим существом. – Больно больше не будет.
Прежней боли не было в самом деле. Пощипывало немного в глубине, саднило как-то, но Маруся к этому ощущению скоро притерпелась, приноровилась, так же как приноровилась к то резким и порывистым, то мерным и плавным движениям неутомимого Тимки. Ну что ж, такое теперь ее бабье дело – приноравливаться к своему мужику, к своему хозяину...
Не то чтобы она сейчас была в силах толком обдумать то, что с ней приключилось, однако кое-какие мысли все же проскальзывали – о том, что досталась она человеку особенному, каких, может, на всем свете раз-два и обчелся. Это вам не дядя Вассиан Хмуров со всеми его умствованиями, который пошел золото искать, а сам на цепку попался. Тимка не такой! Также он не был похож на Марусиного отца, которым мать была вечно недовольна, на которого то и знай кричала, а отец только глаза отводил да отмалчивался и никогда ее не бил – даже когда напивался, пальцем не трогал, хотя другие барачные мужики отводили душу и месили кулаками своих жен. Маруся точно знала: если она на Тимку крикнет – он ее просто убьет на месте. Злая сила его глаз, его лица, его стати, самая жестокость и грубость его влекли ее несказанно. Даже мощный Митюха рядом с ним казался просто бесформенной глыбой мяса – без мозгов и подлинной силы.
Вообще ей повезло, что глаз на нее положил и распочал ее не Митюха, бревно тупое!
Однако что же она сама лежит, как тупое бревно, встревожилась Маруся. Вдруг Тимке станет с нею несладко? Мужики небось таких не любят, мужики любят задорных!
– Тимоша... – пробормотала она, утыкаясь губами в его ухо, и провела ладонями по влажной, напряженной, ходуном ходящей спине. – Милый... милый ты мой...
– Ишь, сучка ласковая... – удивился Тимка. – Разыгралась, гляньте на нее! Ну, держись, коли так...
«Ну и ну, – подумала Алёна. – Что же, интересно знать, они ищут, если Зиновия готова рискнуть жизнью любимого племянника, только бы не прибегнуть к помощи Феича? Или Понтий не в такой уж опасности, просто преувеличивает ее, потому что мужчина, а значит, априори мнителен и трусоват?»
Может, ей следовало сидеть, сдавшись в комочек...
Может быть. Но неуемное любопытство продолжало подталкивать ее. И Алёна, сначала медленно, а потом посмелей и порезвей, поползла вперед, стараясь все-таки двигаться осторожно.
Наверху еще не вполне смерклось, к тому же глаза Алёны успели приспособиться к полутемноте, царящей в подземном ходе (наша героиня вообще была по жизни очень приспособляемая девушка!), а потому она могла передвигаться, не натыкаясь на стенки и не производя избыточного шума. Впрочем, все равно голова Понтия находилась снаружи, на улице, так что он не мог услышать приближения Алёны там, где висело, не доставая ногами до пола, его тело. Как поняла по разговору Алёна, своим неосторожным раздраженным топаньем Понтий сдвинул нагроможденье досок над какой-то ямой и провалился в нее.
Зрелище висящего в полутьме тяжелого, громоздкого тела с задравшейся курткой и вылезшей из джинсов майкой, с бледным, голым, довольно мускулистым животом было совершенно трагикомическим, и Алёна с трудом сдержала смех. Как же иначе, ведь перед ней была живая иллюстрация к расхожему выражению «Не рой другому яму, сам в нее попадешь». Правда, всякая иллюстрация обычно более или менее искажает действительность – так вышло и тут. Особой-то ретивостью насчет ямы отличался не Понтий, а его тетка, Понтий же, напротив, пытался сдержать Зиновию... Но, видимо, недостаточно сильно пытался, вот и получил по заслугам. А Зиновия-то какова! Бросила парня, натурально висящего между жизнью и смертью, а вдруг доски сдвинутся и Понтия раздавит... И ради чего бросила? Что им тут нужно? Что они все ищут?
– Кто здесь? – перебил ее испуганный (мягко говоря!) голос Понтия. – Кто здесь?!
Иногда – редко, очень редко! – наша героиня неконтролируемо выражала свои мысли вслух. Ничего необычного тут нет, весьма многие люди вот так порой
Стоп... А почему, собственно?
Мысль, осенившая Алёну, была невероятно дерзкой, невероятно смелой, невероятно... Она вообще была невероятной, как и сама Алёна Дмитриева!
– Ну, говори, что вы тут ищете! – проговорила она вкрадчиво. – Чего по моим владениям ползаете? Говори! А не то защекочу до смерти!
И в подтверждение своих слов писательница скользнула заледеневшими пальцами под ребра нелепо болтающегося Понтия.
– Ойх! – издал тот просто-таки нечеловеческий звук и захлебнулся совершенно неуместным в данной ситуации хохотком. – Ойхххх! Не могу!!! Ты кто?!
– А разве не знаешь, кто в подполе живет? – игриво и вместе с тем пугающе (то есть она изо всех сил старалась, чтобы голос ее звучал пугающе) пропела Алёна. – Кикимора!
Нет, честное слово, не зря говорят, что в жизни не бывает ничего случайного, ничего, что происходило бы напрасно и без высочайшего небесного произволения! Алёна-то всегда пребывала в высокомерной убежденности, что составила книжку «Как мужик ведьму подкараулил» лишь потому, что ей самой так захотелось. А оказывается, всемудрое мироздание что-то тогда имело в виду свое... например, то, что ей придется до смерти напугать бедолагу Понтия.
– Кикимора? – проблеял Понтий голосом, назвать который дрожащим значило все равно что назвать бриллиант сверкающим – совершенно избыточный, сам собой подразумевающийся эпитет, который среди
