– Это еще почему?
– Ну... – как-то туманно стал объяснять Алешка. – У вас картинки лучше получаются. «Шишки на отдыхе».
– Он нахал? – спросил Олю обескураженный майор. Она, не ответив, потупила глаза.
Алешка отодвинул банку с медом от майора и придвинул ее к себе.
– Вы вот, товарищ майор, даже не догадались, что Мишкину нужно в музее и кто с ним вместе туда забрался.
– А кто с ним забрался? Его сменщик Геныч? Или бабка Митревна?
– Я не умею чай с медом вприкуску пить, – сообщил Алешка. – Я внакладку, ладно? – И он стал наворачивать в свою чашку ложку за ложкой золотисто-красноватый тягучий мед.
– Ну, – сказала Оля, улыбаясь, глядя на его чашку, – и куда же чай нальешь? Места не осталось.
– Ай-ай-ай! – расстроился Алешка. – Как же я так? Немного ошибился. Придется сначала этот мед без чая съесть, а потом снова в чашку меда положить. Но уже поменьше, а то опять для чая места не останется. Теть Оль, а вам чего больше жалко? Меда или чая? Вы до чего больше жадная? Вот когда вы к нам в Москву приедете, я вам чая сколько хотите налью. Хоть целое ведро. Хочете?
Майор Шишкин совсем потускнел. И опустил голову. И пробормотал:
– Да, полковник Оболенский... Как же ему трудно живется...
– А его жене еще трудней, – засмеялся Алешка. И не стал больше мучить бедного майора. – У этого Кистинтина есть шеф. Этого шефа зовут Гера. Герасим Андреич. Это ваш любимый криминальный авторитет Пасюк. И ему, дураку, приспичило украсть чертежи лебединых перьев. Полетать ему захотелось. Над головой нашей славной милиции. – И тут Алешка серьезно добавил: – Смотрите, как бы он оттуда, с этой высоты, на голову вам не плюнул.
– Не знаю, не знаю, – задумчиво и удрученно проговорил майор Шишкин, – не знаю: сочувствовать полковнику Оболенскому и его супруге или завидовать им.
Мне стало жалко майора. И я поспешил его поддержать:
– Ничего, товарищ майор, не расстраивайтесь. Вы молодой, у вас еще все впереди. Вот вы женитесь на ком-нибудь и у вас тоже будут дети...
– Дети доктора Ватсона, – перебил меня Алешка. – А если вы на Олечке не женитесь, мы с Димкой вас заморозим. И в витрине поставим.
Словом, расстались мы у подъезда нашей гостиницы еще большими друзьями. Майор нажал кнопку звонка и держал на ней палец до тех пор, пока за дверным стеклом не появилось рыжее заспанное лицо Геныча.
Он вовсю зевал и отрицательно размахивал руками: «Местов нет!»
– Милиция! – сказал ему Шишкин.
Дверь распахнулась, Шишкин пропустил нас вперед.
Геныч снова зевнул, отступил на шаг:
– Что ж вы, молодые люди, все туда-сюда. – Научился.
Алешка в дверях распорядился:
– Товарищ майор, вы не забудьте товарища Олю проводить до дома, время позднее.
– А то без тебя бы я не догадался, – немного обиделся Шишкин. – Папе – привет.
– Когда проснется, – пообещал Алешка.
– А ты уверен, что он спит? – И майор Шишкин растворился в угасающем лунном свете. Под сонный шорох лип.
Мы на цыпочках вошли в свой «угловой люкс» и прислушались. Папа спал. Мы быстренько разделись и нырнули под одеяла. С приятным чувством – день выдался неплохой и ночь была удачная. Я сразу же стал погружаться в пучину сна, но Лешка меня из этой пучины выдернул, как репку из грядки.
– Дим, знаешь, что я тебе хотел сказать? – Конечно, я не знал. – Когда я был маленьким, я часто смотрел на себя в зеркало и думал: каким бы я ни за что не хотел бы быть.
– Ну, – промычал я в подушку.
– Разные, Дим, детские мысли приходили в мою голову. Я ни за что не хотел бы быть девчонкой.
– Почему? – Мне стало интересно.
– Потому что, Дим, им труднее живется, чем нам. Когда они маленькие, еще терпимо. А потом? Потом пойдут мужья, дети, магазины, готовки всякие, стирки, уборки, да еще и на работу надо ходить.
– Что еще? – спросил я.
– Не хотел бы быть нечестным. Все время врать, Дим, это очень трудно. Разве все запомнишь, что наврал? Еще, Дим, очень плохо живется, когда кому-нибудь завидуешь. Не хотел бы быть беззубым и лысым...
– Ну, до этого тебе еще далеко, – успокоил его я.
– ...но самое главное, Дим, я бы не хотел быть жадиной. Я один раз немного побыл, мне не понравилось. Это, Дим, очень давно было, еще в детском саду. Костик у меня попросил машинку, которую тетя Наташа из Англии привезла, а мне жалко стало. А потом стало жалко Костика. И я машинку ему отдал. Знаешь, как жалко было! Но я как посмотрю, какой он счастливый с этой машинкой, мне, Дим, так радостно становилось! Папа у нас тоже умеет подарки делать. Один раз, Дим, мама его спросила: «Отец, а как ты угадываешь, кому какой подарок понравится?» Папа, знаешь, что сказал? «Очень просто. Если жалко дарить, значит, подарок хороший!» Здорово, да, Дим?
Я понял, к чему весь этот разговор. И еще я понял, что Алешке уже недалеко до лысины. Если уж не по годам, то по уму – точно.
Глава IX
Отдых на берегу реки
Уснули мы здорово. Прямо как провалились. И разбудил нас не солнечный луч на полу комнаты, не утренний птичий щебет в тенистых кронах лип и даже не голод в пустых животах. Нас разбудил какой-то сердитый стук. Это стучал в свою дверь папа – вчера мы забыли его отпереть.
Алешка вынырнул из-под одеяла, прошлепал босыми ногами к двери, повернул ключ (не открывая глаз), снова нырнул под одеяло и недовольно проворчал, отворачиваясь к стенке:
– Что ты запираешься, пап? Вампиров боишься?
Папа ничего не ответил, сердито прошел в санчик и зашумел там водой.
А когда мы по-настоящему проснулись, его уже не было в номере – уехал на работу.
– Раз так, – сказал Алешка, – то мы с тобой сегодня отдыхаем.
Какая тут логика, не знаю. Знаю только, что Алешка никогда ничего не делает просто так. Он как-то умеет не только решать неожиданные задачи, но и жить наперед. Как будто он всех, кто рядом, просчитывает. И когда он сказал, что мы идем на рыбалку, мне сразу стало ясно, что ловить на реке мы будем, конечно, не рыбу.
Мы собрали удочки, намяли для наживки черный хлеб, взяли с собой бутылку воды и зашагали под липами к реке.
– Дим, я тебя предупреждаю: если наловим много рыбы, отнесем ее Максимычу. Он нам сварит ухи и еще целую сковороду рыбы нажарит.
Главное здесь не уха и не жаренка, а главное здесь – «нам»!
Утро вообще-то уже близилось к полудню. Солнце пекло будь здоров, на небе – ни облачка, на земле – ни ветерка.
– Не будет клева, – сказал я. – Жарко.
– Вот и хорошо, – откликнулся Алешка. – Рыбе там в такую жару скучно, делать ничего не хочется, она и думает: поклевать, что ли? От нечего делать.
Я хотел что-нибудь возразить, но мне было лень. Как рыбе. Даже клевать ничего не хотелось.
Мы спустились к реке, выбрали местечко, где у самого берега собрались на тусовку реденькие кустики, и сначала стоя забросили удочки. Постояли. Полюбовались на замершие поплавки. Они только медленно сплавлялись вдоль берега по течению. Не шевелясь. Потом мы присели, воткнули удилища в песок.
– Попьем, что ли, водички? – спросил Алешка. – А то скучновато. – Он отвинтил пробку, сделал глоток. – Дим, тебе не кажется, что мы здесь не одни?
– Одни, Леш, – сонно кивнул я. – Даже рыба от нас отвернулась.
