Утром Маша проснулась в слезах. В училище она не пошла. Провалялась весь день в постели. Постоянно плакала. Под вечер Габриель принес ей теплого молока и димедрола, чтоб она хотя бы поспала, но Маша от таблетки отказалась. Попросила валерьянки. И клубники – она очень ее любила. Ни того, ни другого в доме не было. Пришлось идти в аптеку и в магазин. Когда Габриель вернулся, Маша лежала в кровати, но уже не плакала. Она выпила валерьянки и с явным удовольствием съела клубнику. Потом Маша чмокнула Габриеля в щеку. Она сделала это впервые. Раньше не смела. Она видела, как он морщится, когда его только за руку берут. Да, Габриелю были неприятны прикосновения посторонних людей. Только Оксанины ласки он принимал как подарок. Но Машин сегодняшний поцелуй его порадовал – Габриель решил, что она стала приходить в себя.
Укрыв девушку одеялом и пожелав ей спокойной ночи, он ушел из дома. Путь его лежал к общежитию педагогического института, где обитали Дима и его товарищ (Машиного «жениха» Габриель несколько раз видел, а второго парня он собирался вычислить по ее описанию). Со слов Маши он знал, что сегодня у них дискотека в красном уголке и парни будут там.
Когда Габриель подошел к общаге, он увидел, что на крыльце тусуется компания студентов. Парни и девушки курили и пили пиво из трехлитровых банок. Дима был среди них. Вскоре на крыльце остались только он и виснувшая на нем барышня. Они начали целоваться. Но это занятие быстро Диме наскучило, он шлепком ладони по мягкому месту отправил девушку в общагу и собрался двинуться следом, но тут его окликнул Габриель:
– Эй, парень, закурить не найдется?
– Стрелкам курево не раздаю…
– Тогда продай. Даю рубль за сигарету.
Дима хмыкнул и двинулся к кустам, в которых стоял Габриель. Он ничего не боялся. Он чувствовал себя сильным и был уверен, что справится с любым. Но он ошибался! Где ему, пусть и здоровому, тягаться с Габриелем. Тот был закален в настоящих боях без правил (контрабандисты бились друг с другом не на жизнь, а на смерть), к тому же желание наказать подонка удесятеряло его силы, а инстинкт убийцы их приумножал. Габриель сбил Диму с ног, прижал его коленом к земле. И, склонившись над ним, четко проговорил:
– Это тебе за девочку, над которой ты надругался. Если б ты ее только девственности лишил, я б тебя всего лишь покалечил. Но ты отнял у нее веру в людей, и за это умрешь!
С этими словами он выхватил из-за пояса нож и полоснул лезвием по горлу Дмитрия.
Оставаться рядом с трупом было опасно. Однако Габриель не сразу ушел, он надеялся дождаться еще и второго насильника. Его он не собирался убивать. Только кастрировать. Но из дверей общежития никто не выходил. «Ладно, не беда, – сказал себе Габриель. – Никуда он от меня не денется!» И двинулся в обратный путь.
Войдя в дом, Габриель прислушался – не раздаются ли всхлипы. Но нет, в помещении стояла мертвая тишина. Да, да, именно мертвая! Габриель не смог уловить даже Машиного дыхания. Не разуваясь, он прошел в ее спальню. Кровать была пустой. В общей комнате девушки тоже не было. Как и в спальне Габриеля. Маша обнаружилась в ванной комнате. Она висела на веревке, привязанной к изгибающейся под потолком трубе батареи. А на зеркале розовой помадой было выведено: «Я не смогу с этим жить. Прощай!»
День третий
Митрофан
Не успел старший следователь Голушко войти в свой кабинет, как в дверь оглушительно забарабанили.
– Кого там еще принесло? – недовольно рыкнул Митрофан.
Он всю дорогу до службы исходил слюной, предвкушая, как отведает на завтрак копченой грудинки в специях, а тут нате вам – явился кто-то ни свет ни заря. Хоть бы поесть дали!
– Митрофан Васильевич, к вам можно? – послышался из-за двери робкий голос Славика. – Но если вы заняты, я попозже…
– Да заходи уж, коль пришел!
Славик не заставил себя ждать. Под мышкой у него был ноутбук. Это означало, что стажеру есть чем похвастаться.
– Порадуешь? – спросил у него Голушко.
– Грандиозная новость, Митрофан Васильевич!
– Прямо-таки грандиозная? – хмыкнул тот. – Тогда давай выкладывай… Я весь внимание…
– Ага, сейчас! – Славик подбежал к столу, поставил на него свой ноутбук, открыл его. – Я вам даже покажу… чтоб не быть голословным! Секунду…
Пока он барабанил по клавишам, дверь снова отворилась и в кабинет ввалился Смирнов.
– Здоровеньки булы! – поприветствовал он присутствующих.
– Чего? – не понял Славик.
– Это по-украински, темный ты человек! Доброго утречка то есть желаю вам, други мои!
– Я, конечно, не знаток украинского, но, по-моему, ты нам здоровья пожелал, – заметил Митрофан.
– А что, тоже не помешает! – не растерялся Леха. – Только плохо, Митя, что ты родного языка не знаешь. Ты ж хохол.
– Но родился-то я в России…
– И все равно, – не унимался Смирнов. – Нельзя забывать о своих корнях… – Он хитро покосился на сумку Голушко. – Кстати… Сало есть?
Митрофан покачал головой. Смирнов сразу сник.
– Но есть грудинка копченая, – сжалился над ним Митрофан.
– Голушко, я тебя обожаю! – возликовал Леха. – Давай свою грудинку! А у меня знаешь что есть? – Он бережно достал из своей котомки дивно пахнущий сверток. – Это луковый хлеб. Только что из печки. Рядом с моим домом открылась частная булочная, так там чего только не пекут…
Митрофан втянул носом воздух и зажмурился от удовольствия.
– Божественно, – прошептал он.
– Ну а то! – самодовольно улыбнулся Смирнов. – Я плохого не принесу…
– Не скажи… Колбасу в понедельник притащил отвратительную! Меня потом отрыжка весь день мучила. И еще подташнивало слегка…
– Это у тебя с непривычки. Я вот перевариваю этот продукт в легкую! Хотя раньше тоже мучился… А уж как морщился, поглощая ее…
– А зачем тогда поглощал? Я думал, у тебя такой вкус специфический…
– Вкус у меня – как у всех нормальных людей, а вот денег не хватает. Поэтому и покупаю то, что подешевле!
– Лех, ты получаешь всего на пару тысяч меньше, чем я.
– Зато у меня иждивенцев в два раза больше! Вот посмотрим, как ты запоешь, когда у тебя беби родится…
Митрофан скосил глаза на Славика и постучал кулаком по голове. Типа, думай, что болтаешь, дурень, тут люди посторонние, а ты…
– Нет, ясно, что не сейчас, – сразу же среагировал Леха, – но когда-нибудь вы точно родите ребеночка… Дети, Митя, больших денег требуют. – Тут он заметил, что товарищ хоть и достал грудинку, но не торопится ее резать, и разволновался: – Чего замер, хохол? Строгай вкуснятину… Жрать-то охота!
Голушко взял нож и принялся нарезать грудинку. Но Лехе не понравилось, как он это делает, он отобрал у Митрофана «орудие труда» и взялся за дело сам.
– Это ж ювелирная работа, – бормотал он в процессе. – Тут нужно аккуратненько… Чтоб кусочки просвечивали… А ты пашешь ломтями! – Изрезав всю грудинку, Леха отстранился и с удовольствием посмотрел на горку тонких бело-розовых кусочков. – Ну, как? Тянет на произведение искусства?
– Бесспорно, – не стал возражать Митрофан, – теперь руби хлеб!
– А чаек кто поставит? – поинтересовался Леха, принимаясь нарезать буханку.
– Заварки нет. Кофе тоже.
– Как нет кофе? Ты только позавчера банку открыл…
