— Почти как настоящие, — сказал он.
— Бланки, во всяком случае, настоящие.
— Когда мне нужно сматываться?
— Сегодня. Вот железнодорожный билет и разрешение на выезд в Данию. Теперь деньги… Тысяча марок и на сто марок мелочи. А это семьдесят английских фунтов, пятифунтовыми купюрами.
— Это же целое состояние!
— Не обменивайте за один раз больше одной купюры.
— Фальшивые?
— Нет, настоящие. Только номер у них одинаковый.
— Ну, ясно, фальшивые.
— Если будете пускать в ход по одной, их примут даже в Сити.
— Местного производства? — спросил Карстнер, кивнув головой на закрытую дверь, за которой гудели какие-то электрические приборы.
— Нет. Здесь просто частная физическая лаборатория…
Карстнер спрятал документы и деньги во внутренние карманы нового тщательно отутюженного пиджака.
— Сегодня к вечеру будет хорошая погода. Небо чистое, ясный спокойный закат… Вы уверены, что человек, который послал вас в Маллендорф, умер?
— Я последний видел его живым. Это было в лесу…
Карстнер оборвал рассказ на полуслове. Он понял, что человек с седыми висками знал о нем все.
— Забудьте обо всем, кроме того, что вы солидный коммерсант, отправляющийся в деловую поездку, — сказал человек.
— Обо всем?..
— Да.
— Хорошо… Вы только скажите мне, была ли та стена?
— Нет.
— Я могу еще раз увидеть это место?
— Не стоит привлекать к себе внимание.
— А потом… когда все это кончится, вы скажете мне больше, чем сегодня?
— Я бы очень хотел, чтобы мы с вами дожили до тех дней. Когда они придут, многое покажется не столь уж важным. Только что стало известно о покушении на Гитлера.
— Что?!
Карстнер впервые увидел под глазами веселого человека с седыми висками усталые морщины. И глаза, где-то на самом дне, хранили горечь.
— Вы правы, — тихо сказал он, — сегодня важно только одно. Перед этим все должно отойти на задний план. Мне уже пора?
— Скоро за вами заедет машина.
— А как покушение? Я уже понял, что оно не удалось.
Человек молча кивнул и вышел из комнаты. Вскоре он вернулся с большим красно-коричневым чемоданом.
— Здесь образцы товаров вашей фирмы и всякие мелочи, которые необходимы в дороге людям вашего возраста и положения. Машина уже пришла…
…Отправление экспресса Гамбург — Копенгаген почему-то задержали на два часа. Карстнер решил на всякий случай пообедать. Он зашел в привокзальную пивную и сел за длинный стол.
— Обед у нас отпускается только по мясным талонам, — сказал кельнер — За деньги можно получить пиво.
«Чуть не влопался!» — подумал Карстнер и, повернувшись к кельнеру, пояснил:
— Видите ли, меня направляют за границу, и карточки я оставил жене. Мне ведь они будут ни к чему.
Кельнер понимающе кивнул.
— А где можно поесть за деньги?
— Вы приезжий?
— Я из Кеппеника, но много раз бывал в Гамбурге по делам фирмы.
— Тогда вы легко найдете «Адлон». Это близко, нужно только перейти площадь.
— Знаю.
— Там отпускают без карточек. Но цены…
Карстнеру вдруг стало страшно покидать душную накуренную пивную, куда-то идти, пересекать большую пустынную площадь.
«Слишком долго я был оторван ото всего этого… Можно провалиться на каких-нибудь мелочах, о которых не имеешь ни малейшего представления», — подумал он и, улыбнувшись, сказал:
— Для «Адлона» я не слишком-то богат, приятель.
Кельнер задумался и молча оглядел Карстнера.
— Могу предложить вам суп из бычьих хвостов, совсем свежий картофельный салат и шарлотку с грушевым джемом, — неожиданно улыбнулся он.
— Спасибо, дружище! И пива. Дайте мне кружку доброго гамбургского пива.
— Без талонов это все обойдется в двадцать четыре марки.
— Вот вам тридцать. Гоните две кружки!
Кельнер принес две высокие фаянсовые кружки пива и суп. В прозрачной водице плавал кусочек настоящего куриного яйца.
Да и на вкус она показалась Карстнеру превосходной. Но пиво было отвратительное.
«Это оттого, что я отвык», — подумал он.
Насвистывая «Лили-Марлен», кельнер поставил перед ним салат и шарлотку. Карстнер благодарно кивнул.
За окном завыли сирены. Хрипящий репродуктор объявил о надвигающейся волне бомбардировщиков. Погас свет. Кельнер чиркнул спичкой и зажег перед Карстнером тусклую коптилку. Такие же коптилки затеплились на соседних столах.
Карстнер заволновался, что из-за воздушной тревоги не попадет на свой экспресс.
— Все равно до отбоя ни один поезд не тронется с места, Так что сидите лучше здесь, — успокоил его кельнер.
— Почему?
— Искры из паровозных труб хорошо заметны с воздуха.
— Ах, так…
— Да, ничего не поделаешь, — кельнер отошел от стола.
От первых разрывов мелко задрожали бутылки на буфете. Застучали пулеметы. Хрип в репродукторе напоминал дыхание астматика.
Хлопнула дверь. На пороге выросли темные фигуры эсэсовцев с бляхами на груди. Один из патрульных остался стоять в дверях, двое других медленно прошли в зал.
«Мне, как всегда, везет», — подумал Карстнер.
— Всем оставаться на местах! Проверка документов.
Эсэсовцы медленно обходили столы, подолгу разглядывая документы в свете сильного электрического фонаря.
Тоскливое предчувствие сдавило горло Карстнера. Он осторожно потрогал внутренний карман, проверяя, на месте ли документы.
Прямо перед Карстнером появилась широкая, в нетерпении раскрытая ладонь.
Карстнер нащупал пальцами заграничный паспорт и вытащил его из кармана. Унтерштурмфюрер включил фонарь. Осветил фотографию. Направил резкий свет Карстнеру в глаза. Бросил паспорт на стол.
