Люди стоя долго аплодировали участникам концерта, благодарили их за доставленное удовольствие, а те, в свою очередь аплодировали зрителям за внимание, поддержку и тёплый приём. Эмме преподнесли огромный букет алых гвоздик. Много цветов вручили Жене и другим участникам концерта.
Успех был бесспорным. Это был лучший концерт клубной самодеятельности за всё время её существования. Он стал настоящим праздником и для зрителей, и для участников.
Телерепортаж о концерте был показан по телевидению. О нём писали газеты. Было много восторженных отзывов членов клуба и зрителей. Наша любимая учительница английского Kathy Crotty в интервью ведущему 4-й программы телевидения Rich Newberg’у со слезами на глазах сказала: “Я потрясена тем, что увидела и услышала на концерте. С этого вечера я стану страстной поклонницей самодеятельности “Русского клуба” и буду с нетерпением ждать её новых выступлений”. На следующий день, перед началом занятий в нашей школе, она большими буквами написала мелом на классной доске: “Wonderful!”.
44
На нашу бывшую родину мы звонили довольно часто. Международные телефонные разговоры составляли значительную часть нашего семейного бюджета,
примерно такую же, как расходы на питание или на оплату стоимости апартмента. Можно было только удивляться тому, что предельно экономная во всём Анечка, которая даже тетради и карандаши покупала нам только со скидкой (на сейле), позволяла себе не реже двух-трёх раз в месяц набирать телефоны Иринки и Полечки, чтобы узнать о здоровье и приготовлениях к отъезду. Особенно частыми эти разговоры стали после интервью в американском посольстве и получения ими статуса беженцев. Звонила она порой и Боре в Одессу, а позднее в Дюссельдорф, куда они с Люсей уехали незадолго после нашего отъезда, и Фанечке в Ленинград, и другим нашим родственникам и друзьям в республики СНГ, но это случалось не так часто и стоило не так дорого, так как разговоры те продолжались считанные минуты и состояли из одних приветствий, сочувствий и пожеланий.
Несмотря на то, что к звонкам в Ейск и Минск мы тщательно готовились, заранее составляли вопросник и максимально старались сократить время разговоров, ежемесячные телефонные биллы редко были двузначными.
По состоянию готовности первой должна была приехать Полечка. Было решено, что она поживёт какое-то время с нами, пока не получит субсидированную квартиру. На это обычно уходит около года и этот период считается наиболее трудным временем для всех иммигрантов. Самая дешёвая квартира в нашем районе тогда стоила не менее четырёхсот долларов, а с учётом коммунальных услуг на это уходила вся сумма получаемого пособия. Для Полечки закупили на сейлах посуду, домашнюю утварь, кое-что из одежды и обуви.
Приезд Иринки с нашими внуками ожидался позднее. Как мы тогда полагали, к этому времени должны были решиться вопросы обустройства Полечки и можно было бы уделить должное внимание приёму невестки с внуками.
Однако весь этот расклад внезапно нарушила Алёнка. В одном из телефонных разговоров в конце ноября она с дрожью в голосе стала умолять нас принять её одну, и немедленно. Разобраться полностью в причинах, побудивших нашу внучку принять такое решение, мы так и не смогли, но поняли одно, что им с Витей, ставшим недавно её мужем, просто негде жить. Снять комнату на стипендию невозможно, а оставаться в одной квартире с родителями они больше не могли.
Как ни пытались мы уговорить внучку повременить с отъездом, она продолжала настаивать на своём, заявляя, что в случае нашего отказа, они с Витей останутся навсегда в Минске.
Трудно было с ходу принять решение. Жаль было Алёнку. Мы понимали, что если она решилась оставить маму и Андрюшку, с которыми никогда не расставалась дольше, чем на время школьных каникул, то на это у неё были веские причины, но разум подсказывал, что соглашаться с её предложением нельзя. Вместе, одной семьёй, им легче было бы преодолеть проблемы переезда и обустройства на новом месте. Они могли бы, как и другие беженцы, безбедно прожить первое время и Алёнка смогла бы продолжить занятия в университете. Мы сознавали, что одной ей здесь будет очень трудно, а об учёбе придётся на какое-то время забыть. Пособие вэлферщиков-одиночек таких возможностей не обеспечивает и им нужно с первых же дней искать работу. Долго находиться с нами в одной квартире она не могла, так как это не предусмотрено условиями договора о ренте. Предстояло немало и других трудностей.
И всё же нельзя было не откликнуться на зов любимой внучки. После бессонной ночи мы позвонили в Минск и дали согласие на её приезд.
45
На соседей нам в Америке постоянно везло. Вот и здесь, в “Аудубоне”, ими стали добрые и отзывчивые люди, с которыми было приятно провести свободное от домашних дел и общественной работы время. Кроме близких друзей Жени и Люды, что жили в нескольких десятках метров от нас, в домах, что были рядом с нашим, проживали многие русскоязычные иммигранты, ставшие для нас хорошими приятелями.
Однако, в нашем доме жили только коренные американцы, с которыми нам было трудно общаться из- за нашего английского. Все они были приятными и вежливыми людьми преклонного, как и мы, возраста и старались быть к нам предельно внимательными, но говорить с ними мы могли, главным образом, только жестами рук и мимикой лица, что, оказывается, не совсем равнозначно человеческой речи. Мы чувствовали себя как-то неловко и не переставали надеяться, что вскоре и в наш дом поселится кто-нибудь из соплеменников.
В течение первого года проживания сменилось несколько соседей, но нашим надеждам не суждено было сбыться и, когда мы уже было потеряли веру в удачу, нам позвонила наша знакомая по International Institut - Нелли Топорская, которая поделилась приятной новостью: она, возможно, скоро станет нашей соседкой.
“Возможно” потому, что ей всё ещё не верилось, что её мечта получить трёхкомнатный апартмент в престижном районе “Аудубона” может, наконец, свершиться. Она приехала в Баффало с мамой, которая с трудом передвигалась на костылях и которой было уже без малого 90. Три года они жили в небольшой и очень неудобной квартире на улице Prinсеton, что в центре Амхерста. Там и воздух загрязнён выхлопными газами автомобилей, и зелени мало, а главное, мама из-за больных ног не могла по ступенькам даже на улицу выйти. Нелли два года ждала очереди на квартиру в нашем районе, а ей всё объясняли, что необходимо терпение, так как квартир с двумя спальнями здесь всего полтора десятка и освобождаются они очень редко. Её номер в очереди так и не изменился, как был девятым, так им и остался, хотя ей было доподлинно известно, что за это время такие квартиры получили несколько семей. Трудно сказать, как долго бы она ещё стояла девятой в очереди, если бы её дочь и зять не пригрозили менеджеру жалобой на несправедливое отношение к маме и больной престарелой бабушке. Угроза подействовала. Они тут же стали вторыми, а вскоре им сообщили, что освободившаяся рядом с нами квартира, будет выделена им после ремонта. Оказывается и в Америке боятся жалоб. Здесь их опасаются даже больше, чем ТАМ, когда они подавались в партком или местком. Тут их, обычно, направляют в суд, где строго соблюдаются нормы Конституции.
Вскоре Нелли могла больше не сомневаться в том, что счастье так близко и так возможно. Ей показали блестящую свежей краской квартиру, безропотно выполнили все её замечания по ремонту, и она, довольная и счастливая, вселилась в неё, став нашей соседкой.
Мы жили дверь в дверь и были довольны не меньше Нелли. Наконец, сбылась и наша мечта: за стенкой были люди близкие нам по мировоззрению, духу и языку. Мы теперь в волю общались с ними и получали от этого большое удовольствие. Было приятно наблюдать, как душевно и внимательно относится дочь к старенькой маме, и какой любовью мать отвечает на трогательную заботу дочери.
