революций вообще и этой — в частности). Его ответ, если отбросить словесную шелуху, связан с его теплым местечком в культурной надстройке над базисными производственными отношениями. Если базис поменяется, то надстройка вместе с его тихим, относительно уютным мирком непременно рухнет.
Напротив, неустроенный в жизни продвинутый интеллектуал-гуманитарий будет в восторге оттого, что революционная утопия нашла живой отклик у читателей. Ведь за сносом старой надстройки (в которой он с его идеями не нашел себе места) последует создание новой. Возможно, тогда о сам и его идеи окажутся востребованы.
Продвинутый технический интеллектуал поведет себя спокойнее. Ни восторга, ни ужаса. Он вычеркнет красивые слова, переведет сюжет на язык кибернетики и скажет: автор, конечно, не пожалел сиропа (агитация, однако), но эта новая социальная машинка может работать гораздо лучше нынешней, ржавой колымаги. А как у нас дела с живой силой, боевой техникой и планом будущей структуры социально-экономического управления?
Технический интеллектуал не цепляется за базисные отношения и надстройку, он связан прямо с производительными силами, и любому режиму придется оплачивать его труд.
Конечно, он понимает, что любая революция, во-первых, содержит элемент риска, а во-вторых, даже в случае успеха, первое время будет довольно тяжело. Лучшая жизнь в условиях новой, прогрессивной социальной машинки, настанет не завтра, а через годы.
Но он понимает и другое: если некое развитие событий диктуется объективными закономерностями, то лучше не «ждать и догонять», а сразу включиться в процесс.
4. Революционная ситуация 3-й волны
Тоффлер выделял три технологических волны, определявших радикальную смену способа производства и, соответственно, создававших революционную ситуацию. Аграрная волна (8 тысяч лет назад), индустриальная (300 лет назад) и информационная (возникшая в последней четверти XX века). 1-я волна разрушила первобытную общину и вызвала образование первых государств (абсолютизм с рабовладельческим строем). 2-я волна разрушила рабовладение, вызвав трансформацию абсолютистских государств в конституционные буржуазные. Новый присваивающий и правящий класс был принужден хотя бы формально считаться с интересами производящего класса. 3-я волна представляет собой самое значительное событие за последние 5 тысяч лет. Если 1-я волна привела к необходимости государств для социального регулирования, то 3-я волна снова делает их ненужными. Речь идет не о смене государственного строя (как при революции 2-й волны), а о ликвидации государства и переходе к другой технологии социального регулирования.
Что такое государство? Оно появилось после 1-й волны в виде шайки вооруженных разбойников, регулярно осуществлявшей грабеж аграриев на определенной территории.
Позже оно стало выполнять отдельные социально-полезные функции (суд, полиция, развитие территорий, денежное обращение, наука и образование). После 2-й волны государство притворилось увеличенным аналогом местного самоуправления, якобы существующим исключительно для блага населения. Были формально провозглашены экономические, личные и политические свободы, однако существо дела не изменилось. Государство продолжало взимать несоразмерно-огромные налоги с граждан, используя лишь небольшую долю собранного на общественные нужды. При этом, до прихода 3-й волны государство оставалось незаменимым в роли менеджера территории страны.
3-я, информационная, волна, создав новый производящий класс (когнитариат), новый способ производства (роботизированные системы с минимальной долей физического труда) и новый принцип управления (компьютерные сети), сделала объективно ненужной такую громоздкую социальную администрацию, как государство. На эту угрозу своему существованию государство ответило резким скачком численности своего аппарата (например, в США с 1980 по 1990 она увеличилась с 15 до 20 миллионов человек), массированным вмешательством в дела частных лиц, созданием искусственных угроз безопасности и ростом налогов. Дело «Иран-контрас» и дело «Фаренгейт 9/11» показали, что «глобальные угрозы» исламского терроризма, наркомафии и красного экстремизма финансируются из бюджетов развитых стран, и служат идеологическим инструментом обоснования новых повышений налогов (т. е. роста государственной эксплуатации).
По данным ОЭСР за 2006 г., индекс государственной эксплуатации (отношение налогов к валовому внутреннего продукта) в США индекс вырос на 1,3% ВВП — до 26,8%, в Великобритании на 1,2%, — до 37,1%. Сумма налогов в Великобритании с 1997 по 2007 выросла на 45 процентов. Для средней семьи это 6000 фунтов дополнительных потерь.
По мере развития информационных технологий, число госслужащих должно снижаться, а административные затраты государства должны падать. Но госслужащих становиться больше, а расходы растут, и в абсолютном, и даже в относительном выражении. Чем больше производительность труда, тем больше государство отнимает у работающих.
Одновременно с этим, сверхкрупные корпорации, банки, страховые компании и адвокатские объединения, чья элита практически срослась с государственной, дополнительно эксплуатируют работающих, навязывая им дорогостоящие услуги.
Сложились два присваивающих класса: правящая государственно-корпоративная элита и хронически нищий слой населения, который, получая подачки от элиты, закрепляет на демократических выборах структуру власти. Работнику все это обходится примерно в 70 процентов произведенного продукта (изымаемого через налоги и навязанные услуги). По мере роста производительности труда и сокращения доли работников, занятых в реальном секторе, индекс эксплуатации, возрастает. Государство теряет все социально-позитивные функции, вырождаясь в шайку разбойников, от которой оно когда-то произошло.
6. Революция де Сото. Города-призраки 3-го мира
Вышедшая в 1989 монография экономиста-аналитика Эрнандо де Сото «Иной путь. Невидимая революция в третьем мире» произвела в мире эффект мегатонной бомбы. Автор пересчитал на человеко- часы стоимость бюрократических процедур, требуемых современным буржуазным законодательством для реализации экономической свободы и права частной собственности. Он доказал, что демократический экономический порядок и принципы свободной конкуренции существуют только в «неформальной» экономике, которую в продвинутых развивающихся странах не успел задавить тандем государства и финансового капитала. В рамках легального рынка никакой свободы давно нет.
«Процветание компании в меньшей степени зависит от того, насколько хорошо она работает, и в большей — от издержек, налагаемых на нее законом», — пишет де Сото.
«Цена законности» для маленького магазина оказалась равна примерно 500 человеко-дням, для швейной мастерской — около 1000 человеко-дней, а для индивидуального строительство жилья — около 4000 человеко-дней (вдвое выше цены самого жилья). «Демократическая» власть не дает среднему гражданину ни заниматься легальным предпринимательством, ни даже самостоятельно обслуживать свои потребности.
В развитых странах Запада наступление на частные права шло постепенно, и люди в основном смирялись с каждым очередным ограничением свободы и инициативы. В продвинутых развивающихся странах Латинской Америки бюрократические барьеры были возведены в течении жизни одного поколения — и общество воспротивилось. До 40 процентов легального по сути бизнеса ушло в «тень», возник теневой рынок труда и жилья, и наконец — целые теневые муниципалитеты с теневым жильем и теневой инфраструктурой. Де Сото приводит фотографии жилых кварталов Сан-Пауло, не нанесенных ни на одну карту города — поскольку они возведены полностью нелегально. Жизнь этих кварталов связана с государством только через регулярные взятки, которые теневой муниципалитет платит полицейскому начальству за «ненаблюдательность».
