все знают, а тут на подходе или уже в действии М.М.Литвинов… Что-то сильно тебя изумило в себе самом, какое-то чувство внезапного омерзения или отчаяния, и ты решил измениться, попросить у заведующих лист для еще одной биографии – и начал. Но больше десяти лет еще писал «холост» в нужной графе, пока не встретил стерву, – так долго жгла и не отпускала Тася.
Я подозвал Гольцмана и Борю, и мы нетерпеливым скоком ринулись к следующей каталке, и я откинул простыню с прекрасного…
Партбилет №00131681. Пол женский.
Я родилась в мае 1902 года в Москве.
Всю жизнь жила в Москве. В детстве на Красносельской, возле моста. Затем в Сытинском переулке и Малом Златоустинском. Шесть лет в Кремле. Номеров не помню. Сейчас мой адрес: улица Серафимовича, д. 2, кв. 36.
Телефон В 16740.
В детстве носила фамилию Флам по отцу. Отец Владимир Павлович Флам, 1870 года рождения, юрисконсульт, умер в 1936 году. Мать Софья Александровна Топольская, проживает в Ермолаевском переулке в Москве, д. 18, кв. 13, в разводе с отцом с 1908 года, до революции работала машинисткой, продавщицей, последняя работа – газета «Вечерняя Москва». Брат Топольский Кирилл Владимирович 1904 г. р., студент, умер в Москве в 1924 году.
Я закончила гимназию, пять месяцев служила конторщицей в «Центропечати» и весной 1919 года уехала в Пензенскую губернию, стенографистка Керенского укома. В семнадцать лет вступила в партию. В комсомоле не состояла. В августе 1920 добровольно ушла на фронт, в боях не участвовала – делопроизводитель штаба Первой Польской Красной Армии, после войны – стенографистка на курсах ВЧК и у товарища Войкова.
Летом 1923 года выехала в Китай, где работала в полпредстве до лета 1925-го. Затем год стенографисткой у т. Литвинова и три года в его секретариате. Училась в институте востоковедения, но не закончила по семейным обстоятельствам. Сдала экстерном за институт иностранных языков. Две поездки в Женеву. Еще – в Глазго к работавшему там мужу. В издательстве иностранных рабочих редактировала переводы сочинений Ленина и Сталина. Член парткома.
В конце 1936 года после ареста одного из руководителей издательства меня вывели из партбюро за отсутствие бдительности. Впоследствии он был освобожден и реабилитирован. Но мне пришлось уволиться и заняться преподавательской работой, пока мое «дело» отпало. Три раза избиралась секретарем партийной организации в заочном институте иностранных языков, написала учебник. Выезжала в США секретарем посла.
Вдова. Мой муж был в московском ополчении, попал в руки немцев под Ельней и погиб 14 апреля 1942 года.
Двадцать пять лет доцентом кафедры английского языка.
В 77 лет я ушла на пенсию и прожила еще пять пенсионером союзного значения. Рост сто шестьдесят четыре, глаза карие, волосы черно-седые, особых примет нет.
Орден «Знак Почета» и шесть медалей – юбилейные и «За доблестный труд в Отечественной войне».
Знак «50 лет пребывания в КПСС».
Все? Все. Это не она. Ребята здорово все почистили.
– Это не она, – я отшвырнул бумажки. – Здесь даже не ясно, почему она Петрова. Александр Наумович!
Но откликнулся обозленный Миргородский:
– А что такое? Чего ты ждал?! Как только исчезли все ее фото…
И каждый еще пораздумывал о чем-то, мне казалось – о женщине. Флам. Топольская. Цурко. Петрова.
– Я не считаю, что мы не продвинулись, – аккуратно сказал Гольцман. – Обратите внимание на поворот в биографии: девушка в семнадцать лет уезжает из Москвы в Пензенскую губернию, в Керенск… Ведь не для того, чтобы работать стенографисткой в укоме партии? Учитывая ее э-э… последующую биографию, мы можем предположить: она ехала за мужчиной. Или – с мужчиной. Петрова, если первым был некий Петров, надо искать в Керенске, в укоме партии. И теперь понятно: немец Вендт, отец больного мальчика, работал вместе с Петровой в издательстве иностранных рабочих.
– Ну и отлично! – Боря прихлопнул в ладоши. – Мы возьмем немца. Мы откопаем, соберем по костям стерву Дмитрия Цурко – уж ей-то Петрова должна быть известна! Найдем, наконец, эту Ираиду, дочь…
– Еще у Петра от второго брака, кажется, дочь, – подсказал Гольцман.
– И ее! Родилась перед войной, жива! Съездим в Лондон к дочке Литвинова… Кто, кстати, поедет в Лондон?
Но – пусть он скажет прямо сейчас: что он хочет найти?!!
– Живого человека! Она прожила восемьдесят два года и умерла с ясной головой. Всего двадцать лет назад!
Я уже в армии служил. Я ее мог видеть. Ты мог видеть.
Александр Наумович вообще…
– Что искать? Что мы ищем?!
– Свидетеля! Петрова не могла всю жизнь молчать.
Кому-то она однажды села и рассказала – всю свою жизнь. Старухи любят вспоминать одно и то же! С кем-то сидела на кухне раз в месяц, пила чай и долдонила: я любила Костю, он меня любил, но не развелся из-за дочери, Нину убили… А убили ее так… Петрова – единственный заинтересованный свидетель. Она могла видеть место преступления…
– А-а, да ладно, – отмахнулся Миргородский, – мы будем год трахаться с этой Тасей только потому, что ты считаешь – все из-за нее. Ухожу на задание. Кто едет в Лондон?
– Я хочу еще тебе сказать, что по-еврейски означает ее фамилия – Флам, – Гольцман словно боялся оглашать некоторые сведения при Боре. – Флам означает «огонь».
Месяц слежки, позвонил Боря:
– Пиши. У Петра Цурко имелся двоюродный брат Олевинский. Вот к его жене Петр и ушел от Таси. Специализировался, урод, по женам братьев. Зина ее звали.
Певица хора Большого театра. В музее Дома правительства сказали: Зина и Петрова о-очень дружили. Певица родила Петру девочку Машу. Мария Петровна только что приехала из Штатов. Но скоро опять уедет. Ждет тебя завтра. Давай. Между прочим, доктор химических наук.
Идеальный слушатель рассказов на кухне. – Я дописал адрес – опять Серафимовича, не пытаясь понять: во что же я верю.
Но я точно надеялся, переступая порог еще одной бездетной квартиры семейства Цурко и здороваясь с приятной женщиной – из нее заметно торчала стальная арматура, и в глазах отсвечивали глыбы льда. Но тут высунулось очередное домашнее животное – толстый кот помоечной породы по имени Пурш. И я испугался, что допрос продлится недолго.
– Ну, отец мой был веселый, жизнерадостный. Любил поесть, выпить и приударить за женщинами. За какую работу ни брался, всюду быстро рос. Из-за туберкулеза не пошел по военной линии.
Дмитрий женился перед войной на неприятной женщине, мне не хочется о ней говорить. И от него остался сын Александр, копия, кстати, первого мужа моей мамы, все в семье грешили на него и не верили, что он от Дмитрия. Но у него тоже нет детей.
– Только у Ираиды была дочь, Ольга, – проявил я внимание к семейным обстоятельствам.
Доктор химических наук неприятно взглянула на меня и после томительной паузы осведомилась:
– Что вас, собственно, интересует? Петрова? Очень умная. Очень необыкновенная. Незаурядная женщина.
Общаться с ней невероятно приятно. Любили вместе с матерью вспоминать отца – делить уже нечего, это признак незаурядных женщин. – И окончательно замолчала. Это все, что она знала.
– Что она любила вспоминать из своего прошлого?
– О прошлом не рассказывала ничего. Раз вспомнила, как Дзержинский в молодости за коленки хватал. Больше я ничего не слышала.
