то немецкий историк, имени не помню, две девицы из местного музея и сам профессор Бенуа. Выходит восемь человек. Нет, семь, ведь Дениз не в счет. Ах, боже мой, что это я так заболталась, – спохватилась она, – ведь мы должны поспеть к бою между французскими кирасирами и английской пехотой! Он идет где- то там, в лощине. Поехали, Дениз!
– Вы уверены, что хотите туда спуститься? – удержал ее за руку Ян. – Там, дальше, тропинка глинобитная и уклон крутой, как бы вы не перевернулись.
Миссис Муррей озадаченно покачала головой:
– Но ведь я не могу подвести милейшего профессора Бенуа. Это один из центральных эпизодов первого дня битвы, и от его оценки зависит общий счет команд.
– Пускай Дениз сходит туда пешком и принесет вам фотографии и полный отчет, – быстро нашел выход Ян. – Ведь вы ей доверяете?
– Конечно, доверяю, – нерешительно сказала миссис Муррей, – но как-то неловко потом притворяться, будто это я…
– А упасть и сломать ногу ловко? – решил за нее Ян. – Вы ведь согласны со мной, Дениз?
Дениз, согласием которой обычно никто не интересовался, польщено закивала и ловко выпрыгнула из тележки. Легкие бежевые бриджи шли ей гораздо больше, чем унылое бесформенное платье цвета давленых слив, которое она носила до сих пор. Она взяла с сиденья фотоаппарат и исчезла за поворотом узкой тропинки, вьющейся среди кустов.
– Вот и чудно, а мы останемся с вами, – удовлетворенно сказал Ян. – Ведь вам позволено находиться внутри пространства, отгороженного веревками, а мы воспользуемся тем, что сопровождаем вас. Хочешь сесть за руль, Клара?
Клара была счастлива сесть за что угодно, лишь бы сесть. Блуждания на высоких каблуках по пересеченной местности доконали ее. Она села на место Дениз и спросила:
– Куда поедем?
– Нет, нет, мы не можем отсюда уехать, – испугалась старуха. – Ведь Дениз не будет знать, где нас искать.
– Ладно, подождем Дениз, – галантно согласился Ян, хоть Клара ясно видела, что ему не терпится прокатиться по полям сражений. – А пока мы будем ждать, миссис Муррей расскажет нам о победах ее подопечных за сегодняшнее утро.
– Лилиан, а не миссис Муррей. Хватит, я устала от своего официального титула. С тех пор, как я освободилась из своей клетки на колесиках, я хочу, чтобы меня называли моим обыкновенным именем, которое верно служило мне не один десяток лет.
– Прекрасная идея! Лилиан – красивое имя, в нем есть и женственность, и властность. Оно идет вам гораздо больше, чем чрезмерно почтительное «миссис Муррей».
Лилиан пролепетала что-то невнятное, в ответ на что Ян наклонился, поцеловал ее руку, и она защебетала снова. Любезность Яна показалась Кларе чрезмерной, а оживление Лилиан безвкусным. Ей- Богу, если бы старой даме не было за семьдесят, она могла бы к ней приревновать! Но все же ей было далеко за семьдесят и потому, когда Кларе дали понять, что ей нет места в их игривой беседе, она откинулась на спинку тележки и закрыла глаза.
Едва она на миг отключилась от реальности, накопившаяся за эти дни усталость немедленно дала себя знать. Куда-то исчезло многоцветное поле битвы при Ватерлоо, и взамен в ее перетруженном сознании возникли видения вчерашнего вечера, особенно тяжелого и напряженного. Самой яркой сценой был, конечно, театрализованный вход принца в хранилище из какой-то тайной двери, о существовании которой Клара даже не подозревала. Первые минуты этого зрелища были больше похожи на балет в стиле модерн, чем на прибытие представителя правящей династии к столу дипломатических переговоров.
Однако, когда принц в окружении свой свиты разместился, наконец, у стола, разговор принял деловой оборот, лишенный какого бы то ни было опереточного элемента. Посланник восточного владыки оказался человеком быстрой хватки, четкого ума и широкого европейского кругозора. В нем не было ни надменной неуступчивости сэра Гранта, ни вывернутой наизнанку вязкой логики профессора Басотти. Его манера отличалась вежливой уклончивостью, оставлявшей его собеседников в странной уверенности, что они выигрывают игру в поддавки, которую гораздо выгодней было бы проиграть.
В самый разгар этой игры, потребовавшей от Клары мобилизации всех ее знаний и умений, ей пришлось по знаку руководителя делегации вежливо откланяться и покинуть зал. Руководителем делегации был молодой, быстро идущий в гору дипломат, который, по слухам, вертел как хотел, даже самим могущественным министром иностранных дел. И хоть Клара, в предвидении своего изгнания, потратила все утро на детальное ознакомление этого дипломата с наиболее острыми точками противоречий, возникающих при переделе водных ресурсов, самый момент этого вынужденного ухода застиг ее врасплох. Конечно, она заранее знала, что ей придется покинуть заседание, – но почему в самый разгар дебатов, когда она еще не успела поставить все точки над «и»?
Однако знак был ей подан, и ничего другого не оставалось, как, сдерживая сердитые слезы, подняться с места и направиться к двери, где неприветливый норвежский наблюдатель без предупреждения отобрал у нее заветную карточку, дававшую ей право на вход в хранилище. Почему-то эта добавочная обида, которую она сдуру не предусмотрела, задела Клару особенно больно. Задела настолько, что она зачем-то пожаловалась на это Яну, поджидавшему ее у выхода из часовни. Но Ян, вместо того, чтобы ей посочувствовать, только злорадно ухмыльнулся. Мол, не только его здесь обижают, – и для утешения пригласил ее на прогулку в парк, где местные жители будут разыгрывать битву-спектакль.
Битва интересовала Клару очень мало. Но ради удовольствия быть рядом с Яном, опираться на его руку, слышать его голос она была готова бродить по оврагам на высоких каблуках, подвергаясь опасности быть затоптанной лошадьми. На миг сердце задохнулось при мысли, что еще несколько дней и все кончится. Осознав, как мало времени осталось ей быть с Яном, Клара чуть не застонала вслух, и тут же, внезапным аккомпанементом к ее стону тоненько вскрикнула Лилиан Муррей.
Клара вздрогнула и открыла глаза: «Что случилось?». Старая дама извивалась рядом с ней в тщетной попытке извлечь что-то из-за ворота своей спортивной рубахи:
– Гусеница! Мне за шиворот заползла гусеница!
– Ради Бога, Лилиан, – успокоительно проговорил Ян, оглядывая высокий куст, под сенью которого приютилась тележка, – это скорей всего просто опавший лист.
– Что вы стоите? – взвизгнула старая дама, повышая голос, – вытащите ее скорей, она ползает у меня по спине!
– Клара? – нерешительно начал Ян, склоняясь над Лилиан.
Клара попыталась повернуться лицом к испуганной старухе, но руль задержал ее. «Скорей! Скорей! Скорей!» – запричитала та, глаза ее расширились, бледное лицо побледнело еще больше.
– Простите, – решительно произнес Ян и запустил руку за шиворот старой дамы. Пошарив у нее под рубахой, он вытащил наружу край толстой цепочки, хитроумно сплетенной из золотых нитей:
– Ну вот, никакая это не гусеница, а ваша собственная цепочка.
Глаза миссис Муррей закатились под веки, руки рванули ворот рубахи:
– Отпустите ее, она меня душит!
– Хотите ее снять? – озабочено предложил Ян.
– Снять невозможно, она без застежки.
Клара хотела было спросить, что это за цепочка без замка, но пальцы миссис Муррей снова лихорадочно вцепились в ворот рубахи:
– Скорей! Там, на спине! Что-то ползет!
Ворот распахнулся, открывая едва затененную ажурной комбинашкой увядшую старческую плоть и золотой брелок-карандашик, висящий на цепочке между грудей. Тут Клара, наконец, изловчилась, выскользнула из-под руля и, запустив руку под комбинашку старухи, нащупала у нее на спине что-то живое и мохнатое. Клара с детства терпеть не могла насекомых и при других обстоятельствах немедленно бы отдернула руку, но сейчас она собрала всю свою силу воли и, содрогаясь от отвращения, зажала мохнатое существо в ладони. Когда она раскрыла ладонь, там трепыхался крупный, усыпанный зеленовато-серой пыльцой ночной мотылек.
– Как это безобидное создание могло нагнать такой страх? – пожал плечами Ян, щелчком сбрасывая
