Считал ближайшим сверстником своимДушевнейшим наперсником своим, —Не ворот — грудь свою порвал, скорбя, —Чуть не лишил он жизни сам себя.Родные, свита, слуги и врачи —Как мотыльки у огонька свечи,Вокруг Фархада плачут, хлопоча,Увы, увы, — угасла их свеча!..Он, как покойник, сутки пролежал,Нет, был он жив, хотя едва дышал.И лишь когда свой животворный токПринес под утро свежий ветерок,Фархад вздохнул и бровью чуть повел,Румянцем жизни трепетным расцвел,Глаза открыл — и видит, как сквозь сон,Что близкими он всеми окружен,И все в слезах, и он не мог понять,Что в скорбь оделись и отец и мать…Когда же все припомнил он, тогдаСтрадать он стал от горького стыда,И был готов свою мечту проклясть,И в обморок непробудимый впасть.Он поднялся, и тут же в прах лицомПред матерью упал и пред отцом,И ноги их смиренно целовал,И плача о прощенье умолял.И счастливы, что милый сын их жив,Его утешив и благословив,Родители и все, кто были там,Ушли спокойно по своим делам…* * *Хоть искренне отречься был бы радОт своего желания Фархад,Хоть был он отягчен виной большой —Однако же всем сердцем, всей душойОн к зеркалу тому прикован был,И стыд и смерть принять готов он был.Он искушенья не преоборол,И снова доступ к зеркалу обрел —И снова жадно заглянул в него.Но было зеркало чудес мертво!Сократ был прав: из зеркала чудесВолшебный образ навсегда исчез.И тут царевич понял: он навекВ страданья ввергнут, обречен навек,И не спастись от роковой тоски,Хоть разорвал бы сам себя в куски.Он размышлял: «Раз жребий мой таков,И страсти не расторгнуть мне оков,