– У Миртл Фостер все еще кровоточит рана, – сказала женщина в очках и светло-зеленом костюме. – Я вчера вечером говорила с Рэпом Нелби – так они сами не знают, когда ее выпишут.
– Нам надо включить ее в список и помолиться за нее, – решила староста.
Тогда заговорила леди с фиолетово-седыми кудряшками:
– Луиза видела Мэри в галантерейном магазине в пятницу. Кажется, обе чувствуют себя неважно, нам надо помолиться и за них.
В течение следующих пяти минут члены конгрегации обсудили здоровье еще нескольких человек, и список пополнился тремя фамилиями.
Покончив с формальностями, староста начала беседу: «Иисус никогда не попросит сделать то, чего не стал бы делать сам», а Эмма достала из книжечки маленький манильский конверт, на котором крупными буквами было написано: «Эмма Келли. 24 доллара». Она тихонько встала и положила пакет в картонную коробку, где уже лежали конверты других женщин. Сделав мне знак следовать за собой, она на цыпочках вышла в холл, захватив с собой коробку. В дверях кто-то дернул меня за полу пиджака.
– Надеюсь, вам понравилось у нас, – прошептала леди, сидевшая у входа. – Приезжайте к нам еще.
Эмма вывела меня в холл.
– Теперь мы поднимемся на два этажа выше и пойдем к маленьким деткам, – пояснила она.
Но первым делом она завернула в небольшую комнатушку без окон, где отдала коробку двум мужчинам, сидевшим за столом, заваленном манильскими конвертами.
– Утро доброе, мисс Эмма, – приветствовали они миссис Келли.
Наверху Эмму уже ждали. Двадцать детишек сидели полукругом возле открытого пианино. Она играла мотив «Вперед, солдаты Христа!», а дети пели заголовки книг Нового Завета: «Ма-атфей, Ма-арк, Лу-ука и Иоа-анн, Де-еяния и Послание к Ри-имля-анам…» Потом Эмма дважды сыграла «Иисус – наш возлюбленный учитель». – Теперь мы можем идти, – сказала мне Эмма. Мы миновали пролеты уже знакомой лестницы и вышли на стоянку. – Тут есть еще одна леди, которая обычно играет в приюте. Когда ее нет, это делаю я. Но сегодня она на месте.
Таким образом, вместо того, чтобы ехать в приют, Мы направились в клуб «Деревня на лесном холме», где Эмма, взяв в буфете пару куриных ног и бросив их на тарелку, пошла к роялю и два с половиной часа играла негромкую музыку, скрашивая досуг посетителей, которые целыми семейными группами подходили к ней поздороваться и засвидетельствовать свое почтение.
В половине третьего Эмма встала и попрощалась. Мы сели в машину и проехали по раскаленному ярким полуденным солнцем шоссе до Видейлии – родины знаменитого сладкого лука, куда Эмму пригласили поиграть на свадьбе в ресторане Клуба здорового образа жизни. По прибытии Эмма тотчас же поспешила в дамскую комнату переодеться – она вышла оттуда в развевающемся золотисто-черном кимоно. Хозяйка клуба – крупная блондинка с пышной прической – провела нас по Своему водно-оздоровительному заведению, особо обратив наше внимание на открытый и закрытый бассейны с подводными гротами, которыми дама невероятно гордилась. Из церкви стали приезжать гости, однако, жениха с невестой не было. Поговаривали, что они заехали по дороге в «семь-одиннадцать» прихватить шампанского, которое они попробовали в машине.
Когда молодожены, наконец, приехали, Эмма с ходу выяснила, что жениха зовут Билл, и объявила, что для такого случая у нее есть специальная песня. Миссис Келли села к роялю и запела: «Наш забияка Билл теперь солидный Вильям… женатым человеком стал… посуду моет и полы он оттирает шваброй…» Песенку встретили веселым смехом, гости и молодожены пустились в пляс; не танцевали только мальчишки – они выскользнули из зала и подложили под капот двигателя бутылку шампанского, предвкушая, с каким грохотом она взорвется, когда Билл разогреет мотор.
Отыграв без перерыва до половины седьмого, Эмма встала, и мы, сев в машину, поехали обратно в Стейтсборо. Если женщина и устала, то не показывала вида. Она не только не проявляла никаких признаков сонливости, но широко улыбалась.
– Кто-то однажды написал, что господь Бог держит музыкантов за плечо, – сказала она, – и я думаю, что это правда. Ты можешь с помощью музыки сделать счастливым любого человека, но и сам бываешь не менее счастлив. Благодаря искусству я не знаю, что такое одиночество и подавленное настроение.
Когда я еще была девчонкой, то по ночам прятала под одеялом приемник и слушала его до утра. Так я и выучила великое множество песен. Только поэтому я узнала Джонни Мерсера. Мы познакомились по телефону двадцать лет назад. Я тогда играла на званом обеде, и один молодой человек все время просил, чтобы я играла мелодии Мерсера. Парень был очень удивлен тем, что я знала их все. Более того, я сыграла такие, о которых он и не слыхивал. Это его и вовсе поразило, и он сказал: «Я – племянник Джонни Мерсера и очень хочу, чтобы вы с ним познакомились. Давайте позвоним ему прямо сейчас». И что вы думаете, он позвонил дяде в Бел-Эр в Калифорнию и сообщил, что встретил тут одну леди, которая знает любую песню, написанную Джонни. Потом племянник передал мне трубку, и Мерсер, даже не сказав «хэлло», потребовал, чтобы я спела первые восемь строчек песни «Если бы ты была мной». Это не слишком известная песня, но Джонни она, очевидно, была чем-то дорога, и я, не колеблясь, спела, С этой минуты мы стали друзьями.
Между тем солнце клонилось к закату.
– Мне кажется, что слова так же важны в песне, как и музыка, – продолжала Эмма. – Нам с Джонни очень нравилось сравнивать наши любимые фразы. Вот, например, очень лиричные строки: «… И слишком дорого, чтобы его терять, но слишком сладко, чтобы длиться вечно» из песни «Пока мы молоды» и строчка из «Пригоршни звезд»: «О! Что за несказанность эфир ночной колеблет».
Лирика самого Джонни – это лучшее, что я знаю. Трудно придумать что-нибудь более красивое, чем: «Легко ступает по земле, и ветерок горячий остужает, и золотит листву, дерев зеленых рукой касаясь, осень…» Это же настоящая поэзия. А вот еще: «Пестрые змеи дней и ночей, над миром обновленным, под синим куполом небес…»
Петь Эмма начала только под напористым нажимом Джонни Мерсера. До встречи с ним она только играла а фортепьяно, но Джонни постоянно твердил: «Тебе надо петь, пой!» Но она боялась начать, говорила, что у нее небольшой диапазон голоса, что она не сможет вытягивать высокие ноты. Но Джонни не отставал: «Это не страшно, – говорил он. – Ты просто пой тихо. Не надо брать каждую ноту. Пой как можно ниже и пропускай некоторые ноты, иногда можешь даже сжульничать. Если ты не в состоянии взять ноту или не знаешь, как это сделать, пропусти ее».
