— Правильно! — вырвалось у Пасхина. — Не хотел я начинать с этого. И это понял Афанасий Петрович. Понял. Он так и сказал мне сегодня: «Он здесь!» И добавлю от себя, судя по всем обстоятельствам, это сотрудник нашего института.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Карпыч обогнул скалу и медленно стал подниматься по два приметной тропке, вьющейся между камней. Наверху он отдышался и неожиданно быстро зашагал к глухому забору, окружавшему старинный трехэтажный особняк. Здесь, стоя у забора, Карпыч осторожно оглянулся и, нащупав щеколду, проскользнул внутрь заднего дворика, за которым возвышались хозяйственные пристройки особняка. Сбоку Карпыч разглядел стайку мальчишек, штурмовавших крепостные орудия времен Севастопольской войны. Когда-то эти орудия отстояли Пвтропавловск-на-Камчатке и были привезены сюда как воинская реликвия тех славных лет. Все еще величественные, отшлифованные до блеска животами поколений ребятишек, они возвышались на чугунных многотонных лафетах, грозя неведомому противнику. Рядом стояли трофейные французские и английские скорострельные пушки с железными сиденьями для наводчиков.
Карпыч бочком приблизился к одной из пушек и вдруг, изловчась, схватил одного из воителей за рукав и потащил сопротивляющегося изо всех сил мальчишку к парадной двери с табличкой: «Рубежанский краеведческий музей».
— Дяденька, пусти! — просил мальчишка, но Карпыч со словами «Не ломай реликвию!» втащил его все-таки внутрь здания.
— Директора мне, — строго сказал Карпыч, не выпуская рукав присмиревшего мальчишки. — Слышишь, старая?
Пожилая уборщица, вытиравшая пыль с громадного Мамонтова бивня, живо восприняла это приказание Карпыча.
— А ты молодой! Кто ты такой, чтоб мальчишков таскать?
— Говорю, зови директора, — настойчиво сказал Карпыч, и уборщица, тяжело топая, пошла вверх по широкой каменной лестнице, украшенной скульптурами доисторических людей и схемами, на которых, будто яблоки среди ветвей, виднелись изображения странных чудовищ.
— Кто это? — доверительно спросил мальчуган Карпыча, показывая на скелет мамонта.
— Это? — Карпыч нахмурился. — Это мамонт. Слон древний.
По лестнице, не слышно ступая, спускалась высокая худая женщина.
— Там той старик, — донесся сверху голос уборщицы. — И мальчишка с им. Слышь меня, Ирина Ильинична?
— Слышу, слышу, — ответила высокая женщина и тряхнула коротко подстриженными седыми волосами.
— Вы ко мне? — спросила она, строго глядя на Карпыча.
— Доброго здоровья вам, товарищ директор, — сказал Карпыч, кланяясь. — Прохожу это я мимо вашего заведения, а вот этот сорванец в орудию вашу как вцепится и давай ручки крутить. Ну, куда смотришь, куда? — дернул он за рукав приведенного им мальчишку.
— А там кто? — спросил громко мальчишка и даже всплеснул руками. — Рыба какая большая…
— Ты никогда не был в нашем музее, — удивилась Ирина Ильинична, наклоняясь к мальчику. Тот замотал головой. — А у нас много есть интересного. Ты каких животных больше всего любишь?
— Хищных, — чуть подумав, ответил мальчишка.
— Так у нас есть тигры! — воскликнула Ирина Ильинична.
— Живые?
— Они не живые, но как живые… Вот, ступай по лестнице вверх, а с площадки уже виден один, самый страшный.
Мальчишка осторожно стал подниматься по лестнице, то и дело поглядывая вверх. Последние ступеньки он преодолел с величайшей осторожностью, после чего раздался его восхищенный голос:
— У-у-у, какой!
Карпыч и Ирина Ильинична переглянулись.
— Ну, конспиратор, не можешь без фокусов? — сказала Ирина Ильинична.
— Как живешь, Илларион Карпыч? — спросила она, усаживаясь за письменный стол. Что это тебя давно не было видно?
— Худые вы стали, — сказал Карпыч, — кожа да кости.
— Спасибо тебе, Карпыч, очень приятное замечание.
— Кушать нужно, Ильинична. Себя переломи, а лопай.
— Не всегда хочется. А иногда и забываю. Наработаешься, промерзнешь. Тут же все лето сырость. Жду не дождусь, когда можно будет топить. А приду домой — ничего делать не хочется. Когда еще дочка была здесь, так веселей как-то было. Так с чем пришел, Карпыч?
— Ты не обижайся, Ильинична. Боюсь я…
— Боишься? — рассмеялась Ирина Ильинична так заразительно, что Карпыч невольно улыбнулся.
— За тебя боюсь, Ильинична, — сказал он серьезно. — Ты и так худая, как загнанная лошадь, а то и вовсе…
— Да что ты крутишь, говори прямо.
— Прямо, прямо. У самого сумления имеются… Ты-то помнишь дело с картой? Это когда Павла твоего расстреляли.
— Хотела бы забыть, да, видно, не смогу.
— Так я, — Карпыч наклонился к самому столу и еле слышно сказал: — ту карту видел…
— Какую карту? — побелевшими губами спросила Ирина Ильинична. — Ту самую?
— Ее.
— Но я же помню, мы ее искали!
— А нашли?
— Нет.
— То-то… Увез ее Калныков, увез.
— Конечно, конечно, нам она была еще так нужна. Постой, Илларион Карпыч, да ведь он же ее в броневике увез, мы же потом выяснили.
Карпыч оживился.
— Вот она, память-то молодая. Правильно, в броневике, а как же! Калныковские китайцы как жахнут вдоль по Синей речке. Митрофанова тогда как раз отряд стоял, и по закраине и… Так как же я — то мог забыть? А карта та самая, даже уголок оторван, это когда Калмыков в сердцах по ей нагайкой хлестнул. Примета верная…
— А где ты ее видел?
— Так, один человек показал… — нахмурился Карпыч. — Человек так себе… Да будто я его где видал…
— А какой он из себя? — после некоторого молчания спросила Ирина Ильинична.
— Такой… Урода он, вот какой. Верно, встречала его, он вот так ходит… — Карпыч вышел из своего уголка и, припадая на левую ногу и передвигая всем туловищем, показал, как ходит этот человек.
— А лицо, лицо? — спросила возбужденно Ирина Ильинична.
— Подряпано лицо… Медведь, говорит.
— Вы сказали «подряпано»?
— Ну, рубцы, шрамы по всей морда.
— Я его знаю, — твердо сказала Ирина Ильинична. — Я его много раз встречала и никакого внимания не обращала. Очень часто я видела его с лодкой, такой белой.
— Люминиевая, люминиевая у него лодка, — поддакнул Карпыч.
