— Я из убойного отдела, — тоже придав голосу максимально вежливое звучание, ответил он. — Хотелось бы кое-что выяснить…
— Из убойного? — переспросил охранник, расслабляясь прямо на глазах.
— Из убойного, — подтвердил майор, — не из ОБЭПа. Так кого ты здесь охраняешь, ковбой?
Не дожидаясь ответа, он шагнул к двустворчатым, как в американском салуне, воротцам и, толкнув их, вошел в зал. Заставленное игровыми автоматами помещение оказалось пустым и темным, слабый свет сочился сквозь опущенные жалюзи, тускло поблескивали никелированные рычаги «одноруких бандитов», стекло окошечек и хром отделки. В дальнем конце этого длинного, как железнодорожный вагон, помещения майор разглядел еще одну дубовую дверь, по периметру очерченную тусклым электрическим сиянием. Оттуда доносилась негромкая спокойная музыка и дробное постукивание, знакомое майору только по фильмам: где-то там, за этой дубовой дверью, бегал по кругу шарик рулетки.
Майор оглянулся. Охранник торчал за плечом. Лицо у него оставалось каменным, но майора Гранкина было не так просто провести.
— Это привидения там резвятся? — спросил он, кивая в сторону закрытой двери.
Охранник едва уловимо поморщился.
— Да ерунда это, — почти нормальным голосом сказал он. — Маньяки. Сидят, пока все до копейки не просадят.
— Так у вас же закрыто, — удивился майор.
— Для кого закрыто, а для кого… Постоянные клиенты. И потом, сами понимаете…
— Понимаю, — сказал майор. — Деньги не пахнут.
Давно они там сидят?
— С вечера. А один так и вовсе вторые сутки. Хотите взглянуть?
— Да нет, пожалуй. Кто здесь еще есть, кроме тебя и этих клиентов?
— Крупье.
— И все?
— Все.
Майор задумчиво пожевал нижнюю губу. Было совершенно очевидно, что повторного визита в «Старое Колесо» не миновать, но он решил не сдаваться раньше времени. В конце концов, охранник тоже мог что-нибудь знать.
— А ты давно здесь работаешь? — спросил он.
— Третий год, — ответил охранник.
— Так ты же, наверное, всех здесь знаешь, — обрадовался майор. — Так ведь?
— Гм, — сказал охранник. Лицо его сделалось еще более непроницаемым, чем раньше, хотя это и казалось невозможным.
— Ну, конечно! — сказал Гранкин, — естественно.
Профессиональная этика. Только вот что я тебе скажу: речь идет об убийстве, причем о зверском убийстве, так что свое «гм» оставь для клиентов. Жанну Токареву знаешь?
— Жанну? Это скрипачку, что ли? Знаю. — Лицо охранника тронула неумелая улыбка. — Это у вас промашка вышла, майор. Она мухи не обидит.
— Гм, — произнес на этот раз майор Гранкин. — Дело в том, что вчера вечером она была убита. Точнее, ночью, где-то между двенадцатью и двумя часами.
— Как убита? — растерянно переспросил охранник.
— Ей нанесли сорок три удара отверткой в спину, — сухо пояснил майор.
— Твари, — с отвращением сказал охранник. — Я бы их, козлов, за яйца вешал. Неужели на Тверской шкурья мало? Неужели нельзя с бабой полюбовно договориться? Вот же дерьмо…
— Ас чего это ты взял, что ее изнасиловали? — живо поинтересовался майор. — Знаешь что-нибудь? Кто-то грозился?
— Не надо меня подлавливать, — отмахнулся охранник. — Сами служили, нас задешево не купишь… Если не изнасилование, то это какой-то шизик. Что у нее было-то, кроме… гм… Ну, твари!..
— Ладно, — сказал Гранкин, — давай пока оставим все эти версии… Ты вчера дежурил?
— Дежурил, — мрачно кивнул охранник, — до сих пор дежурю… — Он махнул рукой в ту сторону, где все еще дробно постукивая шарик рулетки и раздавались неразборчивые возгласы крупье. — Надоели, Уроды.
— Ничего подозрительного не заметил?
— А что замечать-то? Токарева вчера не работала.
Квартет только три дня в неделю играет, вчера у нее был выходной. То есть, по графику они должны были играть, по выступление перенесли…
— Почему?
— Шинкарева попросила… Это барменша наша.
У нее вчера новоселье было, квартиру поменяла, что ли… Ну, пригласила наших музыкантов: во- первых, вроде как коллеги, а во-вторых, живая музыка… Она, Шинкарева, любит пыль в глаза пустить.
— Значит, Токарева вчера вечером гостила у нее?
— По идее, должна была быть. Да вы Шинкареву спросите.
— А где ее найти?
— Дома, где же еще. Это где-то на Малой Грузинской. Она все уши прожужжала этой новой квартирой: как это близко к центру, да какой дом старинный, да какие потолки высокие… Ну, известное дело, баба.
— Хорошо, — задумчиво сказал Гранкин, — хорошо… А ты не знаешь, врагов у Токаревой не было? Ну, завидовал там кто-нибудь, или, к примеру, клинья подбивал и отлуп получил… А?
— Да какие у нее враги! — отмахнулся охранник. — Говорю тебе, майор, это какой-то трахнутый недоумок развлекается. Вот увидишь, недели не пройдет, как у вас еще парочка таких же жмуриков появится, помяни мое слово…
— Да, — сказал майор.
— Да, — спохватился охранник, — в самом деле…
Ну, удачи тебе, начальник. Найди этого козла, добром прошу.
— Найду, — пообещал майор с уверенностью, которой на самом деле не ощущал.
Илларион Забродов положил телефонную трубку и с неудовольствием посмотрел в окно. На улице окончательно распогодилось. Небо, с которого еще час назад капал бесконечный дождь, было совершенно чистым и стремительно наливалось той пронзительной, режущей глаза, спектрально чистой голубизной, которую можно увидеть только в погожий октябрьский денек, да и то с утра пораньше, пока над городом не повисло грязно-серое одеяло выхлопных газов. День обещал быть просто великолепным, а лишившийся своего средства передвижения Илларион был прикован к городской черте.
— Ну и ладно, — вслух сказал Илларион, — ну и пожалуйста. Буду сидеть дома и морально разлагаться. Чего я не видел в вашей городской черте?
Для начала, просто чтобы вернуть дню хоть какую-то видимость привычного распорядка, он принял душ.
Стоя под тугими горячими струями, он время от времени невольно косился на круглое окно, прорезанное в стене ванной. Ему очень нравилось это окно, но сейчас оно вызывало у него недовольство: за ним по-прежнему синело небо, напоминая об упущенных возможностях и неосуществленных планах.
— Да будет тебе, — пробормотал он, энергично растираясь мочалкой. — Не последний день живем.
Приняв душ и побрившись, он соорудил нехитрый завтрак и неторопливо воздал должное еде. Это было одно из преимуществ гражданской жизни: можно было никуда не торопиться и есть то, что нравится, а не то, что подвернулось под руку. Конечно, все рано или поздно надоедает, и полная свобода может наскучить так же быстро, как и жесткие рамки армейской дисциплины, но Забродов умел не скучать наедине с собой. Да он никогда и не оставался один: даже если вокруг него не было людей, под рукой всегда были книги, а если они вдруг оказывались вне пределов досягаемости, Илларион всегда мог прибегнуть к услугам своей памяти. Ему нравилось мысленно листать пожелтевшие страницы, то соглашаясь с авторами, то
