— В Измайлово.
— Далековато…
— Так вы же и хотели далеко.
— Не знаю, право… Мне как-то не приходилось раньше…
— Ну да? Тем лучше для вас! В жизни так мало новых впечатлений! Я вам даже завидую. Мой первый опыт в этой области был уже давненько, но я его помню до сих пор. Как первую любовь, так сказать. Так как, решено?
— А, была не была! — сказал убийца и улыбнулся. — Решено. Поехали в ваше Измайлово. Я, конечно, новичок, но постараюсь сделать так, чтобы у вас тоже появились новые впечатления.
— Ловлю вас на слове, — рассмеявшись, довольным тоном сказал водитель.
— Не сомневайся, дружок, — переходя на «ты», пообещал убийца, что-что, а новые впечатления у тебя будут.
…Через два с половиной часа усталый и неразговорчивый таксист высадил маньяка в получасе ходьбы от его дома. Убийца расплатился и наискосок, дворами двинулся к себе, чувствуя во всем теле приятную опустошенность.
Зверь внутри него дремал, набив себе брюхо, и проделано все было весьма ловко: вряд ли кто-то сумел бы найти связь между оставшимся в Измайлово голым истерзанным трупом и действиями маньяка с Малой Грузинской.
Как и было обещано, они с водителем доставили друг другу массу новых, волнующих впечатлений как в области секса, так и в том, что касалось игр с острыми предметами. Убийца вынужден был признать, что анальный секс не так уж плох, и пообещал себе на досуге попробовать заняться новым делом с постоянным партнером.
Глаза у него слипались, но следовало еще позаботиться о том, чтобы у этого недоумка, Шинкарева номер один, с утра было, о чем подумать. Убийца испытывал к этому ходячему недоразумению презрительную симпатию — временами этот клоун бывал забавен, и его темному собрату нравилось исподтишка наблюдать, как он мечется.
Войдя в подъезд, убийца первым делом спустился в подвал и спрятал в чулане то, что вынес из квартиры незадачливого любителя нетрадиционного секса. Это была добротная кожаная сумка, внутри которой лежала видеокамера, золотые часы и туго перетянутая аптечной резинкой пачка долларов. Кипр так Кипр, подумал убийца, пробегая большим пальцем по срезу пачки. Там тоже хватает тех, кто зажился на свете. А местная ментовка пусть пока отдохнет…
Хозяйственная курица Алла Петровна всегда закупала картошку мешками, которые послушный дурак Шинкарев, пыхтя и попукивая от натуги, стаскивал в подвал. Картошку ссыпали в большой деревянный ларь, где она и лежала до весны. До весны, конечно, долеживало немного, но весна была далеко, так что картошки в ларе было навалом. Ночной двойник Шинкарева потратил некоторое время на то, чтобы докопаться до дна, и туда, на дно, затолкал сумку со своей добычей. Добыча его не радовала, он охотился вовсе не за ней, и впервые обчистил свою жертву. Это несколько омрачало удовольствие от расправы, но было необходимо для того, чтобы придать убийству вид ограбления.
Убийца хорошо усвоил, что маньяков всегда выдает почерк, и прилагал все усилия к тому, чтобы менять его каждый раз.
«И все, — подумал он, засыпая сумку картошкой, — и пока что хватит. До Кипра придется потерпеть. А потом еще что-нибудь придумается…»
Он поднялся наверх, шагая через ступеньку, снова улыбнулся, взглянув на опечатанную дверь забродовской квартиры, и бесшумно вошел к себе. Не зажигая света, повесил куртку в стенной шкаф, взял в углу полочки для шляп свечу, которая всегда лежала там на случай отключения электроэнергии, затеплил маленький огонек и на цыпочках отправился в ванную. Тщательно умывшись, убийца прихватил свечу и прокрался в спальню. Здесь все было тихо, лишь с постели доносилось ровное сонное дыхание. Убийца быстро разделся, задул свечу и ужом скользнул под одеяло.
Глава 15
Угрюмый вертухай в чине прапорщика ввел в допросную камеру подследственного Забродова, нажатием на плечо заставил опуститься на привинченный к полу табурет и с помощью наручников приковал его правое запястье к укрепленному над откидным столиком металлическому кольцу.
— Благодарю вас, — с обаятельной улыбкой сказал ему Забродов.
Вертухай не ответил. Лицо его сохраняло совершенно каменное выражение, но на скулах играли желваки, из чего майор Гранкин сделал вывод, что по дороге подследственный Забродов опять трепался в свойственной ему манере, способной в считанные минуты довести нормального человека до белого каления.
Закончив свои дела, прапорщик ушел, напоследок бросив на арестанта многообещающий взгляд. Гранкину этот взгляд не понравился, хотя прапорщика можно было понять.
— Жалобы есть? — спросил он официальным тоном.
— Здравствуйте, майор! — Забродов опять улыбнулся. В своем камуфляжном костюме он был похож на пленного наемника. — Жалобы? Сколько угодно! Сижу, понимаете ли, за решеткой, в темнице, так сказать, сырой… вскормленный в спецназе маньяк молодой.
Иллюстрируя свои слова, он подергал прикованной рукой, бренча наручниками, потом оскалил зубы, зарычал и принялся увлеченно чесаться, как одолеваемая блохами дворняга.
Гранкин скривился, словно ненароком раскусил лимон.
— Перестаньте паясничать, — устало сказал он, — Я к вам по делу.
— Ну вот, — огорчился Забродов. — А я-то, дурень, думал, что вы соскучились… И это после всего, что между нами было!
Гранкин тяжело вздохнул, вынул из кармана ключ от наручников и расковал узника.
— Ого, — сказал Забродов, растирая запястье, — какой жест. А вы не боитесь, что я вас здесь… того? Мне, маньяку, терять нечего, вы даже крикнуть не успеете.
Поверьте, ни лом, ни краденый пистолет мне для этого не понадобятся.
— Я разговаривал с Сорокиным, — признался Гранкин.
— С каким еще Сорокиным? — сделал голубые глаза подследственный. — Это что, тоже писатель? Клянусь, я его пальцем не трогал.
— Да прекратите же! — взмолился Гранкин. — Глядя на вас, невозможно поверить, что вы… э…
Он замялся, с некоторым опозданием вспомнив, что полковник Сорокин взял с него слово никому не говорить о содержимом белой папки. Никому значит никому, а не «никому, кроме Забродова.»
— Чему вы там не можете поверить? — заинтересовался Забродов. — Что я кого-то могу убить? Могу, не сомневайтесь. Специальность у меня сами знаете какая.
— Ax, да подите вы к черту! — взорвался майор. — Вас что, отправить обратно в камеру?
— Полно, майор, — сказал Забродов нормальным человеческим голосом и рассмеялся так, словно и слыхом не слыхал о следственном изоляторе и провел эти двое суток, лежа на диване с любимой книгой. — Я же вижу, что вы пришли извиняться, так не валяйте дурака хотя бы вы! Извиняйтесь поскорее и переходите к делу, потому что ваши извинения мне нужны, как мертвому припарки.
Гранкин закряхтел.
— Ну, — сказал он, — где-то вы, Конечно, правы…
Полковник Сорокин убедил меня в том, что вина ваша, мягко говоря, сомнительна…
— Убедил или приказал? — быстро спросил Забродов.
— Я же говорю: убедил. Я еще раз все взвесил и понял, что несколько поторопился.
— В таком случае будем считать, что извинения приняты. Давайте переходить к вашему делу. Судя по тому, что вы тянули с этим визитом до вторника, вам хочется, чтобы я в интересах следствия еще немного позагорал на нарах.
— Почему вы решили, что я тянул? — совершенно ненатурально удивился Гранкин.
