Муха немного помолчал, борясь с раздражением. Собственно, этого и следовало ожидать, но присутствие наблюдателя не входило в его планы.
— Слушай… — сказал он, лихорадочно роясь в памяти в поисках имени Кабана. — Слушай, Миша. Я привык работать один. Один, понимаешь? Если бы я хотел свалить, я бы сделал это раньше, не дожидаясь, когда вы за мной приедете. Мне не надо, чтобы ты или кто-то другой столбом стоял у клиента под окошком и смотрел на меня, задрав башку. Так меня непременно кто-нибудь увидит.
И потом, я не могу работать, когда кто-то пялится. Еще сорвусь, чего доброго. Сидите тут и ждите. Сваливать придется по-быстрому, так что нечего тебе бродить вокруг дома. Договорились?
— Н-ну, не знаю, — протянул Кабан, явно не настроенный менять свои планы. — Вообще-то, мне ведено глаз с тебя не спускать…
— Ты не спускаешь, — сказал Муха. — Вот ты, вот я, вот дом, где живет клиент. Ребята подтвердят, что ты пас меня от начала и до конца. Ну, чего ты? Куда я денусь?
— А ты чего? — недоверчиво спросил Кабан. — Что-то мне не нравится, как ты суетишься.
— А если я с восьмого этажа башкой вниз навернусь, это тебе понравится? Ну, будь ты человеком!
Примета у меня такая… ну, суеверие, что ли. Никто не должен видеть, как я работаю, иначе черт знает что может выйти.
Кабан недовольно пожевал губами, шибко почесал затылок, открыл рот и снова его закрыл, очевидно не в силах принять решение.
— Пусть работает, как знает, — сказали сзади. — Чего ты кривляешься, как целка?
— Не лезь, Кабан, — поддержал другой голос. — Специалисту виднее.
— Добренькие, да? — вызверился Кабан, резко оборачиваясь назад. Умные, в натуре? А кто, бля, перед Вареным ответ держать будет? Ты? Или ты? Я! Если что, Вареный меня, а не вас, по самые помидоры натянет!
— Да ладно, — уже без прежней уверенности проворчали сзади. — Тоже мне, ответчик за всех выискался. Куда он денется с подводной лодки? Он же не баран, должен понимать…
— Хорош, — сказал Муха. — Кончай базар, Кабан.
Не даешь работать — поступай как знаешь. Вези меня к Вареному или прямо тут кончай, мне побоку. Или я буду работать, как привык, или пальцем не пошевельну.
— Смотри ты, как заговорил, — удивленно протянул Кабан. — Голосок прорезался? Рожки проклюнулись? Забыл, как на полу корчился?
— Не забыл, — спокойно сказал Муха. — Только и ты не забывай, что на моем месте может оказаться кто угодно. Ты, например, если из-за тебя дело не выгорит.
— А он дело говорит, Кабан, — снова сказали сзади.
Пока ты тут права качаешь, время идет.
— Заткнись, я сказал! — рявкнул Кабан и замолчал, впав в задумчивость. Муха наблюдал за ним с брезгливым интересом. Теперь, когда от Кабана требовалось самостоятельное решение, стало отчетливо видно, что он дурак и трус.
— Ну, ладно, братан, — наконец с видимой неохотой проговорил Кабан, выдавив фальшивую улыбку, — уболтал. Только давай без фокусов, о'кей? От меня не спрячешься. Не веришь — спроси у своего Валеры.
— Верю, — сказал Муха и распахнул дверцу. — Не беспокойся, Михаил. Все будет в ажуре. Знаешь, что такое ажур?
Не дожидаясь ответа, он выбрался из машины, пересек световое пятно под фонарем и, придерживая под курткой фомку, скрылся за углом дома.
— Крутой фраер, — сказали на заднем сиденье. — Умыл он тебя, Кабан. Гляди, свалит втихую, хрен ты его потом найдешь. Чего Вареному втирать будешь?
Кабан промолчал, играя желваками, и неторопливо закурил, бросив взгляд на часы, чтобы засечь время.
— Смотри-смотри, — ехидно подковырнул его все тот же голос. — Часика полтора подождем, а там можно и к Вареному: прости, мол, улетел твой Муха в теплые края, к синему морю, за тридевять земель в тридесятое царство…
— Забей пасть, животное, — процедил Кабан, так стиснув зубами фильтр сигареты, что чуть не перекусил его пополам. — Хиханьки ему…
— Да ты чего, в натуре, обиделся, что ли? Да вернется он без базара, куда ему деваться? — пошел на попятную весельчак с заднего сиденья. — С тобой пошутили, а ты надулся…
— Нет, — сказал Кабан, который, похоже, даже не услышал своего собеседника, погруженный в собственные мысли. — Ну его на хрен, этого умника. Давай, Белый, пробегись, посмотри, чего он там… Береженого бог бережет.
— Докнявался, Белый, — сказал на заднем сиденье другой голос, и разговорчивый Белый, кряхтя и недовольно бормоча себе под нос, безропотно полез из машины. — Автомат оставь, Рэмбо хренов, — насмешливо добавил тот же голос, — всю микрагу на уши поставишь.
Белый, матерясь и ежась под косым мокрым снегом, сунул автомат обратно в машину, захлопнул дверцу и ленивой рысцой потрусил за угол. Кабан опустил стекло, выбросил в ночь окурок с изжеванным фильтром и немедленно закурил снова.
— Ты бы хоть люк открыл, что ли, — недовольно проворчали сзади. Дышать же нечем.
— Сказали бы «спасибо», — лениво откликнулся Кабан, начиная успокаиваться. — Курят на халяву и еще недовольны. Вот народ!
— Я читал, — подал голос третий бандит, — что активный курильщик потребляет только тридцать процентов дыма, а все остальное перепадает окружающим.
— Чего ты делал? — с преувеличенным изумлением спросил его сосед. Читал?! Разве в азбуке такое пишут?
Кабан добродушно засмеялся и взялся за торчавшую над головой ручку люка — сигаретный дым уже стал разъедать глаза. Он замер, не успев повернуть ручку, потому что из-за угла, разбрызгивая лужи и размахивая руками, как взбесившаяся ветряная мельница, выскочил Белый. Перебегая покрытый тающим снегом газон, он поскользнулся и чуть не упал, с трудом удержав равновесие и пробежав пару метров на четвереньках, как диковинная обезьяна.
Предчувствуя недоброе, Кабан распахнул дверцу и выглянул ему навстречу. Белый с разгона впечатался животом в переднее крыло машины, опять поскользнулся, но устоял, вцепившись мокрой грязной ладонью в кронштейн зеркала. Теперь Кабан разглядел, что рожа у него перекошена, а в глазах прыгает паника.
— Нету, — задыхаясь и жадно хватая воздух широко открытым ртом, прохрипел он. — Нету, Кабан!
Ушел, падла, бля буду, ушел! Кончит нас Вареный, в натуре кончит!
Кабан обнаружил, что уже стоит на мокром асфальте, и холодные лепешки полурастаявшего снега падают ему на голову, на лицо и на кожаную куртку. Попадая на куртку, мокрые хлопья издавали короткий отчетливый шлепок и сползали вниз, оставляя на черной коже блестящие влажные дорожки.
— С-с-сука, — прошипел Кабан и коротко, без замаха ткнул кулаком с тяжелой золотой печаткой в перекошенный ужасом рот Белого. Белый отшатнулся, прикрывая обеими руками разбитые губы, оступился и с плеском сел в холодную снеговую кашу. Между прижатыми к лицу пальцами проступила кровь и потекла по рукам и подбородку ленивыми темными струйками. Кабан подавил острое желание пнуть Белого ногой — в конце концов, сбежал не Белый, а Муха, и дал Мухе сбежать тоже вовсе не Белый.
— Искать, — яростно прохрипел он, обернувшись к машине. — Искать этого гамадрила! Далеко он не ушел. Надо найти, пацаны, иначе нам абзац.
Этого можно было не говорить: методы, которыми Вареный поддерживал дисциплину среди своих подчиненных, были всем отлично известны. Те двое, что еще оставались в машине, выскочили из нее с такой поспешностью, словно в салоне начался пожар. Оба сжимали в руках автоматы. Все четверо уже бросились врассыпную, чтобы найти беглеца и превратить его в решето, но тут откуда-то сверху донесся едва слышный резкий хлопок, и Кабан замер как вкопанный.
