той, которой пользуешься ты.
— Когда-нибудь я тебя убью, — пообещал Сорокин. — Пойдем ко мне в кабинет, поговорим. И не кривляйся, пожалуйста. Ты ведь не мог не заметить, что дверь квартиры Кареева опечатана. Дело в том, что вчера вечером Кареев был убит.
— Да, — после паузы сказал Илларион, — значит, со здоровьем у него неважно.
— Практически никак, — подтвердил Сорокин. — Кончилось его здоровье.
— Что ж, — сказал Илларион, — пойдем в твой кабинет. А там кофе дают?
— Будет тебе и кофа, и какава с чаем, — неумело пародируя Анатолия Папанова, пообещал полковник.
Оказавшись в просторном полковничьем кабинете, Илларион первым делом позвонил домой и сообщил Татьяне, что жив и здоров. Сорокин в это время, деликатно отвернувшись, поливал из графина росшие в горшках на подоконнике комнатные цветы. Судя по толщине осадка на дне, этот графин предназначался для посетителей.
Разговаривая с Татьяной, Илларион зачем-то перелистал странички перекидного календаря, лежавшего на полковничьем столе и не обнаружил там ничего интересного. Терпеливо слушая возмущенную скороговорку Татьяны, которая жаловалась на проведенную без сна и покоя ночь, Забродов с улыбкой придвинул к себе пепельницу и закурил. Впервые с тех пор, как ему исполнилось семнадцать лет, он получал втык за то, что не ночевал дома. Неожиданно оказалось, что это чертовски приятно.
Он покосился на Сорокина. Сорокин по-прежнему поливал цветы. Илларион заметил, что несчастные растения уже буквально плавают в воде, как рис на плантациях Южного Китая, и понял, что пора закругляться.
— Ты извини, — сказал он в трубку, — но меня тут ждут. Поговорим, когда освобожусь.
— Подожди, — сказала Татьяна. — Ты где?
— Я на Петровке, 38, - отрапортовал Илларион. — А ждет меня один злющий полковник, чтобы допросить.
Сорокин, не оборачиваясь, возмущенно пожал плечами и со стуком поставил на подоконник опустевший графин.
— Я приеду, — быстро сказала Татьяна.
— Даже и не думай, — ответил Забродов. — Я скоро буду. Если ты поедешь, мы, скорее всего, разминемся по дороге.
Закончив разговор, он положил трубку. Сорокин вздохнул с преувеличенным облегчением, согнал Иллариона со стола и уселся в свое кресло. Забродов сел напротив.
— А скажи, полковник, это правда, что проверяющие из МВД подложили вам муляж бомбы на самое видное место, а вы его две недели не замечали? — спросил он раньше, чем Сорокин успел открыть рот.
Полковник скривился, как от зубной боли, и пробормотал короткое ругательство.
— Ну, ладно, — сказал Илларион, — бог с ней, с бомбой. Карты на стол, полковник?
— Да какие у тебя карты, — хмыкнул Сорокин. — Ведь ты только что разговаривал с Тарасовой, так?
Вот тебе и все твои карты. Не успел ты, Забродов.
Приди ты на день раньше, может, парень и сегодня жил бы.
— Заказное? — спросил Илларион.
— Да кой черт заказное! Помешались все на заказных! Случайность, и больше ничего. Домушник к нему забрался, Кареев пальнул в него из пистолета, не попал, а тот возьми и отоварь его фомкой по черепу… Вот тебе и вся заказуха.
— Да? — сказал Илларион и выложил на стол слегка помявшуюся в кармане газету. — А это ты читал?
Сорокин мельком взглянул на газету и пожал плечами.
— Ну, читал. И что это доказывает? По-твоему, этот Вареный полный идиот? Какой же дурак пойдет на мокрое, когда все прямо указывает на него? Нет, это просто невезение, и больше ничего.
— Да почему же ты так уверен? — начиная раздражаться спросил Илларион.
— А потому, — сказал Сорокин, откинулся на спинку кресла и посмотрел на Иллариона, прищурив левый глаз, будто из ружья целился. — Суди сам: двенадцатый этаж, никаких следов взлома, форточка настежь, на подоконнике след спортивного ботинка сорок второго размера, в квартире все перерыто, ни денег, ни ценных вещей обнаружить не удалось, даже диктофон пропал.
Ничего не напоминает?
— Муха, — сказал Илларион и услышал свой голос со стороны, словно по радио передавали постановку с его участием. — Муха, черт подери. Ах, сукин сын!
Сорокин продолжал щуриться на него через стол, как чеченский снайпер. Более того, он вдруг принялся барабанить пальцами по крышке стола, выстукивая какой-то бодрый марш.
— Ну? — сказал он наконец.
— Что — ну? — огрызнулся Илларион. — Это не я, честное слово.
— Жаль, — сказал Сорокин таким тоном, что было непонятно, шутит он или говорит всерьез. — И сказать тебе, конечно же, нечего.
— Да что ты ко мне привязался? У меня есть, что сказать, но ты же меня не слушаешь! Ты же не хочешь вешать себе на шею заказное убийство, потому что тогда, кроме форточника Мухи, у тебя появится заказчик — Вареный или кто-то другой, неважно.
— Но почерк-то принадлежит Мухе, — вкрадчиво напомнил Сорокин.
— Значит, кто-то нашел его раньше, чем ты, — сказал Илларион. — Или у него были свои собственные счеты с этим Кареевым. Мне почему-то показалось, что брать у него было нечего.
— Сейчас у всех есть, что брать, — проворчал Сорокин. — На днях в Черемушках грабанули бабулю- пенсионерку, забрали восемнадцать тысяч…
— Рублей?
— Держи карман! Долларов, конечно. А от бабули все тараканы с голодухи разбежались еще полгода назад.
А ты говоришь — брать нечего.
— А может быть, кто-то просто имитировал почерк? — предположил Илларион. — Подвиги этого Мухи, как я понимаю, широко разрекламированы в прессе.
Очень удобно, между прочим.
— Пресса, — с отвращением повторил Сорокин. — Сначала путаются у нас под ногами, помогая бандитам, а потом визжат, что мы их плохо защищаем их, дескать, режут почем зря и где попало, и все по политическим мотивам, и у каждого враги если не в Кремле, то в Белом доме…
— М-да, — сказал Илларион. — Так кто из нас стареет? Но ты так и не сказал, как тебе понравилась моя версия.
— Это про имитацию почерка? Хорош имитатор, который, чтобы замаскироваться под Муху, взбирается на двенадцатый этаж по отвесной стене! Никуда твоя версия не годится.
— Ну, тогда я пошел, — вставая, сказал Илларион.
— А ну, сядь, — сухо приказал Сорокин. — Во-первых, без подписанного мной пропуска тебя отсюда не выпустят, а во-вторых, ты еще не выпил кофе.
— А в-третьих?
— Есть и в-третьих, не сомневайся. Не надо думать, что своими версиями и своим хамством ты запудрил мне мозги настолько, что я забыл о своем вопросе.
— Это о каком же?
— Что ты знаешь о Мухе? Учти, у тебя на физиономии написано, что ты о нем что-то знаешь. Возможно, даже все. Тогда возникает законный вопрос: почему, собственно, ты утаиваешь от следствия информацию?
— Да нужны вы мне, — морщась, ответил Илларион. — От вас ничего утаивать не надо, вы же у себя под носом ни черта не видите… Что, обидно? А мне не обидно? Что ты меня колешь, как урку? С чего ты взял, что я что-то знаю? Я обещал тебе осмотреться и подумать, но это же не повод для того, чтобы включать меня в список подозреваемых!
